У меня в глотке внезапно вспыхнул сухой пожар паники. В том году – странный и длинный был год – я испытал такое чувство в первый раз. Но не последний. Описать или толком объяснить его я не могу по сей день. Отчасти дело было в том, что 11 августа 1978-го я уже морально готовился к последнему школьному году – концу длинной и безмятежной фазы своей жизни. Я становился взрослым и вдруг это понял, осознал в полной мере, а виной всему был золотистый луч заходящего солнца, что пробился сквозь переулок между зданием кегельбана и закусочной и на короткий миг преобразил все вокруг. Мне кажется, тогда я понял и другое: взрослея, человек скидывает одну маску и примеряет другую. Если ребенок учится жить, взрослый учится умирать.
Чувство быстро прошло, но остался осадок печали и растерянности. Ни к тому, ни к другому я вообще-то не привык.
Словом, когда я поворачивал на Бейзин-драйв, проблемы Арни меня не слишком заботили, я пытался справиться со своими: мысли о взрослении неизбежно привели к рассуждениям о других глобальных переменах (по крайней мере, мне они тогда казались глобальными). Скоро мне предстояло поступить в университет, жить без родителей и в идеале попасть в футбольную команду, где за одно место будет бороться еще шестьдесят обученных человек, а не десять или двенадцать. Знаю, вы скажете: «Ну и что, Деннис, подумаешь, новости! Миллиарду китайцев нет никакого дела до того, попадешь ли ты в основной состав на первом курсе универа». Вы правы. Я лишь хочу сказать, что тогда все эти мысли впервые посетили меня по-настоящему… и даже напугали. Разум иногда отправляет тебя в подобные путешествия, хочешь ты этого или нет.
Увидев, что муж королевы би-бопа в самом деле вернулся с работы и теперь они стоят почти вплотную друг к другу, готовые в любую секунду развязать драку, я, как вы понимаете, особой радости не ощутил.
Дети с прежними серьезными минами сидели на своих велосипедах, переводя взгляд с Арни на Папочку и обратно, словно зрители на каком-нибудь фантастическом теннисном матче, в конце которого судья застрелит проигравшего. Они как будто ждали, когда же Папочка вспыхнет, размажет хлюпика по асфальту и спляшет джигу на его покалеченном теле.
Я выскочил из машины и едва не побежал к ним.
– Надоел ты мне, ясно?! – орал Папочка. – Сказано: убери отсюда тачку, и поживее!
У него был большой приплюснутый нос с полопавшимися капиллярами. Щеки цветом напоминали свежий кирпич, а над воротничком серой рабочей рубахи вздувались вены.
