«Хорошие были времена», – подумал я и не сдержал улыбки. Сунув руку в нишу слева от сиденья, я нащупал небольшой рычаг, который позволял отодвигать сиденье и регулировать его высоту (если он еще работал).
– Надо же, сколько наворотов, – с издевкой пробормотал я.
В машине был кондиционер (уж он-то точно не работал), круиз-контроль и большое кнопочное радио с кучей хромированных деталей – только AM, разумеется. В 1958 году FM-диапазон представлял собой пустыню.
Я прикоснулся к колесу, и тут что-то случилось.
Даже сегодня, тщательно обдумав все произошедшее, я не вполне понимаю, что это было. Видение? Может быть… На миг мне показалось, что порванная обивка исчезла: сиденья были целые и приятно пахли винилом. Или натуральной кожей? Потертости на руле тоже пропали, и хром красиво мерцал в вечернем свете, падающем сквозь открытую дверь.
«Прокатимся, малыш? – словно бы зашептала Кристина в жаркой тишине гаража. – Прокатимся с ветерком!»
На секунду изменилось все вокруг: исчезла безобразная паутина трещин на лобовом стекле, и даже облезлая, пожелтевшая и заросшая сорняками лужайка перед домом Лебэя стала ярко-зеленая и аккуратная. Тротуар недавно отремонтировали – нигде ни трещинки. На противоположной стороне дороги я увидел (вернее, он мне почудился) «кадиллак» 57-го года. Благородный автомобиль был темно-зеленого цвета, без единого ржавого пятнышка, с гангстерскими белобокими покрышками и почти зеркальными дисками. «Кадиллак» размером с яхту… Ну да, а что? Бензин только что из крана не течет.
«Прокатимся, малыш? Прокатимся с ветерком…»
Конечно, почему нет? Можно выехать из гаража и отправиться в город, к старой школе, которую еще не снесли, – она сгорит только через шесть лет, в 1964-м. Включу радио и, может, услышу «Мэйбелин» в исполнении Чака Берри или «Проснись, крошка Сюзи» братьев Эверли, а то и Робина Люка, распевающего «Милую Сюзи». Потом заеду…
В этот миг я очнулся и выскочил из машины как ошпаренный. Дверь открылась с адским скрипом, и в спешке я ссадил руку о стену гаража. Захлопнув дверь (даже трогать ее было страшно), я несколько секунд молча пялился на «плимут», который, если не произойдет чуда, вот-вот станет собственностью моего друга Арни. Потер ушибленный локоть. Сердце колотилось как ненормальное.
Ничего. Ни новой обивки, ни блестящего хрома на приборной доске. Лишь царапины, вмятины, ржавчина, выбитая фара (вчера я ее не заметил) и погнутая антенна. Да еще пыльная затхлая вонь старой машины.
