Барражировали мы обычно в строю тупого клина на таких интервалах, которые позволяли бы по команде ведущего произвести разворот «все вдруг». Я как ведущий обычно шел в центре клина и не раз замечал, что Родионов выходит [78] из строя вперед, обгоняя иной раз даже меня. Родионов не был новичком. В первые дни войны он горел в самолете. Его смуглое лицо было в рубцах, и за эту смуглость, а также за веселый нрав его прозвали в полку Цыганом. Человеком он был компанейским и многим в полку пришелся по душе. Поэтому, когда он в воздухе ломал строй, я сначала относил это к его невнимательности и даже некоторой безалаберности. Случись в такой момент необходимость всей группой произвести разворот — самолет Родионова мог бы помешать произвести этот маневр четко. Ну а противник, конечно, не стал бы дожидаться, когда мы снова наладим свои боевые порядки… И я в воздухе однажды позволил себе не совсем этичный, но зато хорошо понятный жест: когда Родионов снова выскочил вперед и поравнялся со мной, я пальцем постучал по лбу, и он, вероятно, поняв оплошность, а может, устыдившись, занял свое место в строю. Но вскоре ситуация повторилась, и на земле, при разборе, я вынужден был строго указать летчику на недопустимость такого поведения в воздухе.
Родионов как будто почувствовал неловкость, но тут же, пожав плечами, ответил:
— Не пойму, командир, что за двигатель мне поставили на самолет. Тяга страшная, и меня, хоть я и сопротивляюсь, выталкивает вперед…
Раздался хохот летчиков всей эскадрильи. Хохот далеко не безобидный: каждому понятно, что оборотами двигателя управляет сам летчик, поэтому, какой бы мощный двигатель ни был, «вытолкнуть» вперед своего хозяина без его же помощи он не может.
Я и некоторые другие ветераны полка понимали, в чем тут дело. Судя по всему, Родионов раньше долго летал, как мы тогда говорили, в качестве «щита героя». То есть был ведомым у сильного летчика, который, очевидно, нарушая неписаную летную этику, мало беспокоился о своем ведомом, и многие очереди, предназначенные ведущему, скорее всего перепадали Родионову. Так, вероятно, и происходило это «разделение труда»: ведущий, прикрытый Родионовым, сбивал фашистов и ходил, может быть, в героях, а ведомый-Родионов — горел, глотал очереди, поскольку болтался сзади, в хвосте у ведущего. И конечно, у него выработалось обостренное чувство опасности и самозащиты, которое и выталкивало его вперед…
Впрочем, впоследствии Родионов себя преодолел и воевал нормально. Но был у нас еще один летчик, действия [79] которого вызвали резкое осуждение всего летного состава полка.
