— Чего уж теперь извиняться. Все листья мне оборвал, а теперь извиняется...
— Интересный вы! — сказал мальчик.— Если бы я знал, что вы умеете разговаривать, разве я стал бы у вас листья обрывать?..
— Надо знать! — сказал фикус.— Надо читать специальную литературу. В специальной литературе все сказано. А ты, наверное, читаешь всякую чепуху. Вот что у тебя за книга?
— Ботаника.
— Гм! Ну, и что там, интересно, пишут о нашем брате?
Мальчик заглянул в книгу.
— Пестик...— прочитал он и перевернул страницу.— Тычинка...
— В таком случае ты обязан чувствовать,— сказал фикус.— Даже не чувствовать, а предчувствовать. Если у вас такие дурацкие книги, то ты обязан предчувствовать, что все живое себе на уме.
— В предчувствия только старухи верят,— возразил мальчик.
— Молодцы старухи! Видно, они соображают, что предчувствие — это так же важно, как зрение или слух. У нас все предчувствуют.
— И что же у вас предчувствуют? — спросил мальчик.
— Болезни предчувствуют, разные события, непогоду.
— А насчет меня вы можете напредчувствовать?
— Пожалуйста. Сегодня тебе будет от родителей нахлобучка.
— Посмотрим,— сказал мальчик и недоверчиво улыбнулся.
— И смотреть нечего.
— А вы и обмороки умеете насылать?
— С вашим братом, человеком, поживешь — всему научишься. Господи, чего только я не умею — страшно даже! Ведь я даже умею любить и не любить. Тебя я, честно говоря, не люблю. Извини.
Мальчик потупился. Это был первый случай, когда его не любили. На поверку это выходило очень обидно.
— Но вообще, я гляжу, ты не такой дрянной мальчик, каким можешь показаться со стороны. Ведь ты раскаиваешься в том, что меня обижал? Или не раскаиваешься?
— Раскаиваюсь,— сказал мальчик.
— Вот видишь: ты совсем не такой дрянной мальчик, каким можешь показаться со стороны. А между тем кое-кто меня обижает и не раскаивается. Вот ходит к вам один... прохиндей. Как придет, так встанет возле меня и курит, курит, курит. Да еще окурки в кадку сует. Прямо не знаю, что бы я с ним сделал! Ведь я табачного дыма не выношу! Уж я и так и сяк, и демонстративно листья от него отворачиваю, и ужалить грожу — никакой отдачи: курит и не раскаивается!
— Как это, ужалить? — спросил удивленный мальчик.— Разве жалить вы тоже можете?
— Я тебе уже сто раз говорил: я все могу. Ну, почти все. Я, считай, только ходить не могу и грамоты не знаю.
Если бы я мог ходить, я бы давно от тебя ушел. А если бы я был грамотный, я бы написал книгу под названием «Давайте уважать растительную жизнь». Но такая моя беда, что и ходить я не умею, и грамота мне не далась. А что касается — жалить, то это самое обыкновенное дело. Только мы редко жалим, это у нас крайняя мера. Если мне, положим, не нравится человек, то я первым делом листья от него отворачиваю, даю ему намек. Понятливый человек застесняется и отойдет.
