— Ну, привет…
Сталкер остался сторожить их на улице.
Она улыбалась, Олег тоже, кажется, глупо улыбался.
Она выглядела очень хорошо. Вот говорят же — повзрослела, распустилась. Раскрылась. Хочется как про цветок, а получается как порнуха. Олег неловко двинулся и, запнувшись о хлам, обнял и поцеловал ее куда-то в шею, в ускользание за волосами.
Запах! Олег никогда не думал, что так хорошо его помнит. Здорово перебиваемый чем-то резковато-жженым — то ли от пены для волос, то ли от самих мокрых волос, — он все же таился там, где ухо и ниже, и был таким одновременно и возбуждающим, и невинно-домашним; от ее кожи так пахло по утрам, когда она просыпалась сонная, смешно-бестолковая, растрепанная.
Теперь ее даже не хотелось звать Газозой. Хотелось чего-то более «девочкового», хотя обратиться по подлинному имени, сейчас и впервые, было бы, наверное, странно.
— Почему ты тогда ушла?
Она молчала, улыбалась и рассматривала его с какой-то чуть отстраненной чуть-гордостью. Чуть-покровительской. Как умеют лишь взрослые женщины.
— Ты же умер, и я уехала. В Питер.
— Кто тебе такое сказал? Юрец?
— Нет. Я же приходила в квартиру и видела гроб. Ты лежал в гробу. Я ушла.
— Не было такого.
— А цветы? Откуда ты тогда узнал, что надо те же цветы?
Он посмотрел вниз, на покоробленную коробку, и увидел рассыпанный букет великолепных, подсохших по «рубашкам», бордовых, крепких, зрелых роз.
Он очень долго ничего не мог понять. В настолько полной темноте, как будто потеряно зрение. Пошевелив ногой, он что-то опрокинул. Отсиженная нога звенела так пронзительно, что оставалось только хлопать ртом, как рыба.
Ничто. Космос. Дно. Если бы не увиденное только что и здесь же, он бы даже и черех час не вспомнил — где он. Он адски замерз. Просто адски, как никогда. Не чувствовал ног, задница ныла так, будто по ней лупили веслом, или, наоборот, этого хотелось бы, чтобы хоть как-то разогнать кровь. Ныли пальцы. Острее всей этой боли Олег почему-то ощущал свой абсолютно ледяной нос, который не болел. Господи. У него такое бывало только в детстве, когда отец оставлял его в машине, пропадая на своих точках на вещевом рынке часов, как казалось, на пять. И то дело, наверное, было в подростковой перестройке организма, сосудах и т. д. (как он потом допер), а не в реальном холоде. Потом Олег читал статью про малолетних узников концлагерей, у которых доктор Менгеле брал кровь для опытов, и в их описании, как нудно холод заползает через ноги, узнавал…
