— Мария, принимаю этот приговор. Но разрешите удовольствие одно! Одно лишь — не более того! Разрешите вашу ручку целовать!
С глазами, в которых кувыркались непонимание и страх, нездорово бледная Мария протянула Сальери свою ручку. Тот — благоговейно приложился к ней губами. О! Он облобызал бы её целиком, — но лишь слегка коснулся, благородно устраняясь.
Из первого ряда донеслось, уже довольно громко:
— А убийство??
Сальери стоял на коленях, ужасно серьёзный:
— Не будет убийства… И не было.
Из первого ряда:
— Как это — не было?
Мария топнула ножкой:
— Говорит, не было — значит, не было. — Она умолкла и вполоборота к публике добавила: — Да вызовите уже кто-нибудь «скорую»!
«Скорую» вызвали, Гошу увезли, Сальери отправили в дурдом, — отменный выдался спектакль. Публика расходилась, оживлённая и обсуждающая. На улице от неё как будто бы отделился один господин в крылатке. Совсем невысокий, смуглый, с баками, кудрявый. Он повернул на Думскую, шкодливо размахивая шляпой.
И так хохотал, так хохотал — как никому из нас не смеяться.
Лето. Тепло. Вечер. Она. Всё сияет, всё кипит, всё обступает. Молчаливые шедевры архитектуры проносятся мимо. Человеческие лица теряют в противности. Тема за темой сменяют друг дружку. Уставшие ноги весело ноют. А от случайных касновений попросту прыгать хочется!
Сеня гулял с Полиной, стоял свежий вечер июля. Прогулка, Полина и нарядная Москва — больше ничего. Были в парке Горького, были в Хамовниках, были на бульварах, были на Красной — шли теперь по Маросейке и болтали. Сеня там про отечество что-то, а Полина про то, как в Николая II была в детстве влюблена…
Но не важно, о чём: голос важнее слов. Это же Полина! Это карие глаза, в которые можно ненароком упасть. Это косматые дреды, со вплетёнными в них бубенчиками. Это всеобразные её изящные и гордые ужимки. А как весело и скоро она раздувает ноздри, если Сене вдруг удаётся сзабавничать! В улыбающемся лице так и звучит: я рада, я рада, я рада!
Признаний, правда, пока не было, — но всё к тому шло.
— Ты не против, если мы в «Макдак» зайдём? — спрашивает она таким ненароком, что Сеня обижается: мог бы и догадаться, что она голодна.
Заходят, заказывают. Стоят в каше людей, — хорошо, впрочем стоят. Садятся, едят. Сеня беспардонно занят ловлей взглядов. Неловко. Полина смущается, смотрит в телефон.
— Я отойду в клозет? Ты никуда не девайся только, — Сеня говорит.
В туалете Сеня пытался смыть идиотскую радость с лица (безуспешно). Возвращается — Полины нет.
