От возбуждения Йося не мог сидеть на месте: расхаживал по кабинету и заглядывал в книжные шкафы. На первых страницах разместились довольно ничтожные доводы: мол, семь — всего лишь на два больше, чем пять, один — это без четырёх пять. Юношеские доводы! А вот прочитает он подальше: вот найдёт объяснение бинома Ньютона через пятёрку…
— Это что же — у вас всё к пятёрке сводится? — ухмыльнулся наконец Герасим Юрьевич.
— Ну конечно же! — Йося только и ждал повода заговорить самому. — Там дальше есть доказательства того, что языки появились, когда человек попытался передать другому человеку число пять…
— Это что же — интеллектуальная провокация?
Вопрос ударил по сердцу Йоси, как ни один отказ женщины не ударял.
Йося залепетал, разнюнился, суетливо заходил по комнате. Стал даже руки ломать — хотя никогда такой привычки не имел.
А Герасим Юрьевич тяжело встал из кресла: заходил, закурил, заговорил:
— Понимаете, Иосиф Евгеньевич, есть такое свойство психики, как апофения…
Йося даже не спрашивал, что это такое: он со всех сил старался не заплакать.
— …Это когда человек видит структуру там, где её на самом деле нет. Известнейший пример — кратеры луны. Некоторые видели в них человеческие лица, хотя они даже отдалённо не похожи. Вы, должно быть, слышали, что когда кажется — креститься надо?..
Неприлично громко высморкавшись, Йося кивнул.
— Вот-вот. И тут вам — показалось, что всё на белом свете сводится к этой вашей пятёрке… — Герасим Юрьевич стряхнул пепел с сигареты.
— И вы считаете, что… не сводится?
Прозвучало это робко и безнадёжно.
— Я не говорю, что не сводится, — аккуратно сказал Герасим Юрьевич, — я говорю лишь, что вы придаёте этому слишком большое значение, что…
— Что… что я заблуждаюсь? — Йося дрожал голосом. Он был горек и жалок: Нева давно вышла из берегов его души.
Герасим Юрьевич усмехнулся, как бы кладя очередной мазок:
— Ну, если вам так угодно… Да. Вы заблуждаетесь. Я даже более скажу: Петербург — вообще город заблуждений… Морской воздух, истерический климат — сами понимаете, как это влияет на…
— А я, может, и хочу заблуждаться! — вскричал Йося, хлопнул папкой и убежал весь в слезах.
Оставшись один, Герасим Юрьевич нелегко вздохнул. Достал виски из шкафчика. Налил. Закурил. Он слушал Шопена и говорил себе под нос:
— Не понимаю я этой горячности и неистовства… Хотят видеть — и видят! Нет, я понимаю, случилось бы что: чудеса какие-нибудь. Тогда и уверовать не стыдно. Ну а так… Ну а так!.. Втемяшили себе в голову — и радуются как помешанные! А это всё болезнь. Апофения! Да-да. И шторы — апофения. И ви́ски — апофения. И апофения — тоже апофения!.. Весь белый свет — она. Я сейчас совершенно серьёзно, Иосиф Евгеньевич!.. Совершенно серьёзно!..
