— Не сметь! — Саша хлопнула по столу и дрогнула голосом. — Он святой человек! — Она взяла тонкую сигарету из пачки и закурила. Про пепельницу она совсем забыла.
Всё это Яше никак не нравилось. Ему было страшно, он переводил взгляд с Петька на Сашу. А Петёк был чудовищно спокоен. Он знал: кто станет гневаться — проиграл. Побеждает всегда холодная кровь.
— Вы, кажется, не так поняли, — говорила она. — Вам приснилось. Да, вам приснилось, а потом вы пришли говорить мне глупости!
Петёк чай не тронул. Он встал.
— Я не собирался ничего говорить, — сказал он. — Только один совет: выставляй счёт заранее, а то все клиенты разбегутся. — И он вышел с кухни.
Яша тоже встал. Он бросил последний взгляд в её серые — с красивым зелёным подбоем — глаза. Хотел сказать ласково, но вместо этого спросил:
— Зачем?
— Просто так. — Она затянулась небрежно.
— А как тебя на самом деле зовут? Саша?
— Нет. — И опустила подбородок на сложенную гусем кисть. — Не Саша.
Из коридора раздалось:
— Ну? Ты идёшь?
Яша, отвесив незамеченный кивок, ушёл тоже.
Хлопнула дверь, а она всё смотрела в стол. Как её на самом деле зовут? Она не помнила. Завтра лекции читать. И как Яша её не замечал?
Она встала, затушила сигарету, вылила чай в раковину и вымыла чашки. Прошла в комнату, включила Брамса — хотя совсем не любила Брамса. Это муж любит. Не надо было за него выходить, он Близнецы. Отвратительное двуличие во всём.
Она сидела на столе, качала ногой. Она смотрела по сторонам: не могла вспомнить даже, где родилась. По новому паспорту — Александра Варакина, в девичестве Измайлова. Но это не её имя.
Вдруг она бросила взгляд на старинные шахматы, вжавшиеся в уголок книжной полки: от них пахло деревом и чердаком. Клеточки натёрты эмалью, ладонь скользит. А если раскрыть — тогда совсем красота: поджарые пешки, немецкие ладьи с пивными брюшками, слоны, угнанные из Карфагена, у короля и королевы по белой шапочке: или по чёрной — они вынимаются. Она высыпала фигурки, расставила как надо и снова села на стол: раскачивала ногой и смотрела на шахматы. Она вспомнила смурый вечер на даче, в Алексеевке: шёл дождь, и со скуки деда Юра учил её играть. Она уже игрывала, но плохо, вот Юра и учил. Она тогда смотрела на доску, смотрела, и вдруг поняла — как кто ходит. Это было ужасно. Ужасно! Она плакала и не могла объяснить, почему.
Она смотрела на шахматы и плакала как маленькая девочка: не закрывая лица руками, оставив их на коленях. Глаза сузились, будто увидя нечто страшное, верхняя губа оттопырилась и зубки показались самым глупым образом. Не чувствуя стыда, её подбородочек дрожал. Она хныкала, плакала, ревела — и вспомнила. Её звали Зоя.
