Ваня не расслышал, что ещё.
То ли по косогорам спускались, то ли по тропинкам ходили. Ваня пытался увести Дашу совсем в глушь, там хорошо, — но она оказалась строптивица: природа хороша, когда она вписана в город, когда обнесена забором, а на этот обрыв я не пойду!
Они устроились на примирительной скамейке, и Ваня предложил ей сигарету из портсигара дождливого цвета.
— Я не курю.
— Ладно.
Даша спросила, не против ли он, если она поест. Ваня против-то, конечно, не был, но, в общем, — был. Сам голодный потому что. А всё равно сказал: «Нет, конечно». Даша достала из сумки контейнер и стала есть бутерброд. За ним ещё один. И ещё. А потом ещё. Ваня диву давался: он-то привык, что женщины едят как птички.
Покончив с обедом, Даша откинулась на спинку и задрала голову — чтобы получше рассмотреть синее-синее небо. Ване предстал во всей красе её бесформенный подбородок и две белёсых волосинки, что торчали из него. Он давно догадывался, и всё же надеялся, что это враньё: но в уголке любого — самого даже красивого лица — прячется уродство.
В траве какие-то гады копошились, а кроны бухтели угрюмо. А. Нет. В кроне тоже копошились, но не гады — дети. Воздушный змей угодил у них туда и утлой ниточкой повис. Дымок сигареты вился незатейливо. Сорокалетний мужик с игрушечным вертолётиком носился где-то рядом…
А Даша с Ваней — молчали изрядно. Ну, много. Ваня понятия не имел, куда смотреть, — переводил взгляд с зелени деревьев на зелень Дашиных глаз. Ну, то есть. Ну, может быть. Или про… Нет, не пойдёт. А если о… Глупо и неинтересно! А может, о… Нет, даже думать противно. Или…
Иногда — бросал смущённые взгляды на Дашины ноги.
Тут случилось страшное. Ваня — так сказать — высморкался.
Даша сделала вид, что не заметила.
— Это клён? — спросила она.
— По-моему, каштан.
— У каштанов же листья другие. У нас в Ново-Переделкино растут.
— Переделкино? Там все попадают в переделки?
И хотя острота была углом градусов в сто семьдесят — Даша долго хихикала, скоро-скоро стуча себя по коленке.
Спустились в овраг — там прудик хороший. Или речка? А! Это Москва-река, да. Закат в смущении краснеет, по листику усталая гусеничка ползёт, яблони уже подмигивают плодами — осене́ет.
— А по-моему, лучше, когда не понимают совсем, чем когда понимают чуть-чуть. В этом правды больше, — болтал Ваня.
— Ты неправ! Ты… Ты… Ты максималист! — Даша на месте даже стала от львиного своего возмущения. — И… И мальчишка!
— Ну да. Или навсегда, или никак, — Ваня тоже остановился.
