Мы готовили на заднем дворе, в огромном чане. Вернее, готовил Володя. Я костёр жёг и дрова колол — это я любитель.
Народ созывали колоколом. Звучал он так, будто его переплавили в пушку, а затем вдруг решили, что и обратно в колокол неплохо бы.
Бамммм. Дунннн. Бамммм. Дунннн. Бамммм. Бамммм.
Приход вышел обильный: но не было оживления и потирания ручек: все проходили к своим местам постыло.
Каша получилась прогорклая — я отставил её в сторону. У меня ещё оставалась краюха хлеба из своих. Жуя, я огляделся: нет, потеплело немножко — то ли из-за еды, то ли из-за доброхотного Николы Чудотворца в уголку. Пелена грусти-печали спала с жителей Загоново, и они даже что-то друг дружке говорили. Справа от меня сидел часовичок: каши он не ел, только крутил ножичек, уткнув его остриём в стол. И говорил мне:
— Теперь иди, задавай свои вопросы. Но ты сразу Сократа дёргай, он у них тут знайка главный.
Я прошёлся, борясь с желанием закурить. Церковь как-никак…
— Сократ мне друг, но грусть-то мне дороже! — донесся до меня разговор повитухи с другой женщиной. Говорила, конечно, не повитуха, — та уже двух букв связать вместе не могла.
— Это Сократ вас грусти научил? — спросил я осторожно.
— Чаво вы! Сократ над грустью задумался токмо. У нас, понимаете, раскол. Одни — к грусти чувством, другие — умом. Я сама-то не противная. Я — женщина простая. Но леший его раздери, когда Сократ выходит из дома и начинает катить бочку мимо моего окна… — говорит, говорит, а губы трясутся. И платок с головы — того гляди свалится.
Из-за стола вдруг поднялся медведь-купец и подошёл к нам.
— А! С приезжим треплетесь. Ну-ну. — Сократ обратился ко мне. — Вы мо́зги им пудрой сахарной не посыпайте. Женщины — как мякиш, они спорить не умеют. Вы со мной спорьте. Я представитель.
— Да Боже упаси! Я не спорить пришёл, а разобраться, — отвечал я.
— А! Пытливый ум? Хвалю и уважаю, сам баловался пыткой. Разобраться? Да пожалуйста! Понять идею проще, чем петуха убить. Вы про синусоиду слыхали? В школе учились? Поясню: «плохо» с «хорошо» друг за дружкой скачут — в чехарду играют, понимаете, да? Так вот, любезный, чтоб не барахтаться по взлётам и падениям, — мы затеяли небывалое падение: упадочное поселение, если охотно. Наши — ничего не делают. Наши — зябнут и убиваются. Супротив суеты мы, кратко говоря. — Сократ был мил: то бородой поведёт, то закачается, то лоб нахмурит: но всё слегка, в пределах приличного. А всё равно чуял я: горбатого мне лепят.
