Против своей воли Вадик прыснул и тут же накрыл обеими руками рот. Сделалось ещё смешней. Бывает: думаешь — глупо, а потом вдумываешься в эту глупость, вдумываешься — и смех дурацкий берёт. Не имея сил бороться, Вадик разжал рот.
Долго смеялись и хохотали: в Африке умерло сто тринадцать человек.
— Или ещё такой знаю, — Сан Саныч отсмеялся. — Шёл Толстой в Оптину пустынь, мудрость искать, — а по пути ему мужики всё попадались: безграмотные и бестолковые. Один спросит — как рубашку стирать? Толстой остановится, расскажет. Другой спросит — как дочку назвать? Толстой остановится, присоветует. Или: какой рукой креститься — левой или правой? Толстой остановится, и этому научит. Часто останавливался Толстой, долго он шёл. Оставалось ему вёрст с десяток, а тут ему навстречу старец спешит: «Лёв Николаич, а Лёв Николаич! Хотите одной мудрости научу?». А Толстой останавливается, бросает взгляд на лапти чахлые, вспоминает дорогу свою мудрёную и домой поворачивает. Старец его обгоняет и спрашивает: «Что случилось, Лёв Николаич? Что случилось?» А Толстой пинает камень, не сбавляя шага, и ему отвечает: «У меня и под ногами этой мудрости пропасть!»
Тишина мертвецкая: даже мухи затаились.
— И что? — спросил Вадик робко. — Этот тоже умер?
— Представь себе! И этот!
Ну мертвецы — что? Давай смеяться — кто кого пересмеёт.
— А ещё такой знаю… — Сан Саныч схлопнул кулак, будто смех поймал. — Ехал раз Достоевский в электричке — в Электростали он живёт, домой возвращался. Ну, Серёжка Достоевский, студент и пропойца, — да речь вообще не об том. Ехал он, значится, «Братьев Карамазовых» читал. Видит вдруг — Дмитрий Быков впереди сидит, с молоденькой хихикает и разговаривает. Ну, Достоевский что — пьяный, как всегда: движухи хочется. Открывает форзац, пишет: «Дмитрий, я очень много вас читал, подпишите мне эту книгу, пожалуйста». Попросил передать старичка какого-то. Возвращается скоро книжка, а там ручкой Быковской написано: «Это, конечно, не моя книга, но тоже хорошая». И роспись.
Вадик уже заранее смеялся:
— И что? Быков твой тоже помер?
— Да нет, как видишь. Живой, ходит.
Тут они заржали, как сволочи.
Потом Сан Саныч в круглосуточный сгонял: взял пива и рыбки. Газету расстелил на столе, воблу достал, стукнул… Прихлебнул…
— Слушай, а мертвецам разве полагается? — спросил Вадик и кивнул на пенистый бокал, и шею потёр, будто верёвку ощупывал.
— Конечно. Мертвецам всё можно! — махнул жирной рукой Сан Саныч.
