Митя упал на колени и поцеловал землю. Он заметил, что расплакался, заметил, что мальчики заметили и испугались, — но не умел притворяться и плакал дальше. А потом — сам не заметил, как зашептал:
— Шустрик, скажи!.. Шустрик, ну скажи ты!..
Хомяк безмолвствовал.
По правде говоря, собак я как-то не очень. Нет, они классные ребята; я любил прогуливать школу, сидя во двориках с бродяжками и бросая им хлеб. Но… слишком они прямолинейные, что ли?
Другое дело — кошки. Существа пушистые и чарующие. Самое главное: кошке совершенно плевать на тебя. Всякий раз, идя гладиться, она — снисходит. Да! Кошка честна в своём эгоизме!..
Ну вот. Поехал я к Сюсе в Бутово. А у неё собака: зовут Вафля. Истеричка несусветная. Чуть что — подымает вой; если при ней сказать слово «птички» — кидается к окну. И к Сюсе не пускает — всё играть да увиваться у её ног норовит. Приходится кричать на дурынду-собаку, уходить в другую комнату и строить баррикаду: тогда только и можно заключить Сюсю в объятья и наконец-то её поцеловать.
— Ну ты чего, она же просто ревнует! — смеялась Сюся.
А будто я Сюсю к этой Вафле не ревновал!
Но ничего — мы с Сюсей поели, улеглись на диван и включили Нила Янга: соло из «Мертвеца». Шум ветра уступает электрогитаре — тягучей и пронизывающей. Колонки на максимуме — вся комната вибрирует от гула. Мы проследовали по изгибистой грунтовой дороге прочь из города, пересекли поля и леса, перешли реку вброд, поднялись в горы, наткнулись на берёзовую опушку и вышли наконец к океану. Там сидел у костра какой-то индеец и говорил нам странные, непонятные слова…
Когда последний звон стих, Сюся уже придрёмывала. Я уложил её, накрыл одеялом, подвернул краешек ей под ножки (чтобы не мёрзли), поцеловал в щёчку и хотел лечь рядом. Она вдруг сказала сквозь сон:
— Вафля… Надо… Выгулять…
Потом промычала что-то: вроде как отрицательное.
— Что? — переспросил я.
— Они бананы есть не будут.
— Кто?
— Зебры.
Я улыбнулся, ещё раз поцеловал Сюсю и сказал:
— Ладно. Сам выгуляю.
Ошейник с поводком я искал полчаса. Ключи — ещё минут десять, а вот договариваться с Вафлей не пришлось: едва завидя поводок, она стала припрыгивать от радости. Это была дворняжка, которая считала себя немецкой овчаркой: и ушки подымала — ужасно серьёзно!
Мы вышли на лестничную площадку, я зажал кнопку на поводке: Вафля дёрнула к лифтам так шустро, что я едва успел запереть дверь. Лаяла ещё — как дура последняя. Консьержа мы пролетели в миг. Так же быстро проскочили аллею. Неслась эта Вафля — что твой рысак. Выгуливал собаку я впервые в жизни. Вернее, это Вафля меня выгуливала.
