Так оно и оказалось: привезли все иконы назад поломанными, разбитыми. Возмущение народное в церкви случилось: «чудо»-то проделкой монашеской обернулось!
Дело было так: десять малых икон, иноком намалёванных, Петрухой подправленных, попали в разные руки. Продали их попы тем, кто дороже дал. Одну — стрельцу, вторую — подьячему, третью — торговому человеку, четвёртую — слуге княжескому…
Большую же икону в церкви установили и нарекли её чудотворной — разве простая икона во тьме ночной сама по себе светится?
Потянулись уже было на поклон к чудотворной люди из разных мест, да тут, откуда ни возьмись, ещё десяток «чудотворных» объявился.
Растерялись богомольцы: такого ещё не бывало! Кто полюбопытнее, начал до причин «чуда» допытываться — докапываться, у старых людей выспрашивать.
Наконец нашли одного старика богомаза. Тот краску на иконах поколупал, понюхал, на язык положил, быстрёхонько до сути дошёл.
— Дайте мне денег, — говорит, — я вам этого «чуда» на базаре куплю целый мешок. Это не лики святые, а краска такая, «ночным самоцветом» прозывается.
Собрали ему денег, купили краску, забор покрасили. Сияет забор. Не хуже «чудесных» икон.
После таких дел рассерчал народ, иконы поразбивал. И «чудотворную» разбить хотели, да попы отговорили. Сняли её и назад в монастырь отправили.
У игумена в келье инок покаялся.
— Попутал меня, видно, бес, — сказал он, — во хмелю был, краски все спутал!
Богомаз вернулся в иконописную свою избу под вечер, навеселе. Усы соломенные ходуном ходили — весело мастеру.
— Будь моя воля, — сказал он и хитро на Петруху покосился, — я бы того, кто грех этот сотворил, на сковороде изжарил!..
Он взял кисть, окунул её в остатки светящейся краски и стал писать что-то прямо на бревенчатой стене. Чудесная краска при свете казалась невидимой, следов не оставляла, — словно кисть сухой была.
Потом художник погасил свечу, взобрался на печку и лёг спать.
В окошко светил месяц. Луч его, как тонкая длинная кисть, тянулся по стенке печи, дотягиваясь до руки богомаза. И казалось, что художник зажал луч в своих пальцах.
Когда глаза Петрухи привыкли к темноте, то увидел Петруха на стене свой длинный нос и свою вихрастую голову. А над головой — круг-нимб, как у святого.
