Он вел себя как безумный, он словно в буквальном смысле был вне себя — другой, невидимый, спокойный Шавель незаметно стоял тут же, но в стороне, слышал его дикое предложение, следил за тем, как его тело принимает позорные позы страха и мольбы, и шептал, забавляясь: «Отличный спектакль, старина. Поддай еще жару. Тебе бы актером быть, ей-богу. А что, мало ли. Вдруг клюнет».
Он мелкими шажками перебегал от одного к другому и протягивал каждому обрывок бумаги, будто продавал его с аукциона.
— Сто тысяч франков, — умоляюще твердил он, а они смотрели на него с брезгливой жалостью: он был среди них единственный богатый человек, исключительная личность. Им не с кем было его сравнивать, и они решили, что такое поведение характерно для людей его класса, как путешественник, сойдя с парохода в чужом порту, раз навсегда составляет себе мнение о местных жителях по ухваткам выжиги, с которым ему случилось пообедать за одним столиком.
— Сто тысяч франков! — заклинал он.
А другой Шавель, циничный и спокойный, у него за плечом шепнул: «Повторяешься, друг. Стоит ли мелочиться. Предложил бы им все, чем владеешь».
— Успокойтесь, мсье Шавель, — посоветовал ему Ленотр. — Подумайте сами: ну кто согласится променять жизнь на деньги, которыми не сможет воспользоваться?
— Отдаю все, что у меня есть, — прерывающимся от волнения голосом произнес Шавель, — деньги, поместье, все. Сен-Жан-де-Бринак…
Вуазен раздраженно сказал:
— Умирать никому не хочется, мсье Шавель.
А Ленотр повторил тоном возмутительного самодовольства (как показалось доведенному до отчаяния Шавелю):
— Успокойтесь, успокойтесь, мсье Шавель.
У Шавеля пресекся голос.
— Отдаю все, — просипел он.
Им, наконец, это надоело. Снисходительность и терпимость — вопрос нервов, а нервы у всех были напряжены.
— Сядьте! — рявкнул на него Крог. — И заткнитесь.
Но и тогда Ленотр, подвинувшись, дружески похлопал по земле рядом с собою.
«Не выгорело, — шепнул второй, спокойный Шавель. — Хана, брат. Мастерства не хватило. Попробуй изобрести что-нибудь еще…»
И тут чей-то голос проговорил:
— Расскажите-ка поподробнее. Может, я куплю.
Это сказал Январь.
А Шавель на самом деле не ожидал, что кто-то отзовется на его предложение, им двигала не надежда, а истерика, и теперь он сначала подумал, что над ним издеваются.
Он еще раз повторил:
— Все, что у меня есть.
Но его истерика иссохла и отпала, как струп, и обнажилось чувство стыда.
— Не смейтесь над ним, — сказал Ленотр.
