— Впустите его, — сказала она, и он снял цепочку.
Вид у вошедшего тоже был смутно знакомый, но откуда, Шарло вспомнить не мог. Высокого роста, довольно статный, с какой-то дешевой картинностью в облике и пританцовывающей походкой… Лицо, очень бледное, выглядело запудренным, а манера говорить, когда он произнес первые слова, оказалась как у певца: так хорошо он владел интонацией. Чувствовалось, что он может исполнить любой мотив, какой ни пожелает.
— Моя уважаемая, — обратился он к Терезе, — прошу меня простить за столь несвоевременное вторжение.
Тут его взгляд скользнул по лицу Шарло, и он сразу осекся, словно тоже его узнал… или подумал, будто узнает…
— Что вам нужно? — спросила Тереза.
Он с трудом отвел глаза от Шарло и ответил:
— Кров и немного пищи.
Тереза переспросила:
— И вы действительно Шавель?
Он неопределенно кивнул:
— Да, да. Разумеется, я Шавель.
Она спустилась по ступеням и подошла к нему.
— Я знала, — проговорила она, — что в один прекрасный день вы явитесь.
Он протянул ей руку, как видно, мысленно не подготовившись к каким-либо отклонениям от общепринятых форм поведения.
— Любезнейшая, — торжественно произнес он, и тут она плюнула ему прямо в лицо. Этой минуты она ждала много месяцев, и теперь, когда дело было сделано, она, как ребенок на окончившемся празднике, горько расплакалась.
— Почему вы не уходите? — спросил Шарло.
Человек, назвавшийся Шавелем, утирал лицо рукавом.
— Не могу, — ответил он. — Меня ищут.
— Ищут? Почему?
— Теперь всякий, у кого есть враги, — коллаборационист.
— Но ведь вы сидели у немцев в тюрьме.
— А они говорят, что меня нарочно подсадили как осведомителя, — с готовностью равнодушно пояснил тот. Но удачный ответ словно вернул ему чувство собственного достоинства. Он с прежней величавостью сказал, обращаясь к Терезе: — Ну конечно же! Вы — мадемуазель Манжо. С моей стороны, я знаю, было крайне неуместно приезжать сюда, но загнанный зверь всегда возвращается в знакомое логово. Простите мне эту бестактность, мадемуазель. Я немедленно уйду.
Она сидела на нижней ступеньке, пряча лицо в ладонях.
— Да, вам лучше поскорее уйти отсюда, — сказал Шарло.
Человек обернул к нему мучнистое лицо, у него пересохли губы, и он облизнул их самым кончиком языка. Единственно неподдельным в этом человеке оставался страх. Но страх его был в узде и проглядывал только в косящем глазе и отвислой губе, как злой норов коня под умелым седоком. Он сказал:
— Правда, у меня есть извинение: я привез мадемуазель прощальный привет от брата. — Ему было явно не по себе под неожиданным удивленным взглядом Шарло, и он пробормотал: — Мне кажется, я вас знаю.
