Но было поздно. Невестки переглянулись и сжали губы. А когда пришла Ханна, пожаловались ей на грубость Шекер: слишком много себе позволяет, если так пойдет и дальше, ничего хорошего из нее не вырастет!
6
Ханна ревностно следила за поведением Шекер, внушала ей страх перед взрослыми и считала, что лишь повиновение сделает из нее человека. Нагрубить старшему было преступлением, на грубость и злость было наложено строжайшее табу. Грубость означала своеволие, а это может привести к тому, что Шекер в любой момент возьмет и уйдет из дома – от нее всего можно ожидать. А сегодня Шекер не просто нагрубила, а сделала это для того, чтобы защитить Зину. Это намного хуже. Страх Ханны, что Шекер, не будучи ее родной дочерью, не сможет сдержаться и сбежит к Довиду и Зине, возрастал с каждым днем. Чем старше становилась девочка, тем отчетливее понимала Ханна – что-то не так. Ее опасения подтвердила Митрофановна, брякнувшая, что девочку нельзя держать на цепи, как собаку, она рано или поздно уйдет. Митрофановна считала, что это нормально: любовь к родителям неподвластна логике. И хоть Шекер никогда о них не говорит, она, Митрофановна, знает точно, что она их любит и очень по ним тоскует.
Этот разговор напугал и озадачил Ханну. Она считала, что сделала все для счастья девочки, даже больше, чем делала для собственных детей: покупала ей лучшую одежду, ни в чем не отказывала, отправила в музыкальную школу, хорошо платила врачам, когда та болела… И, несмотря на все это, она хочет к родителям?
Да, Шекер в последнее время замкнулась в себе и практически не разговаривала. Ханна считала это признаком хорошего воспитания: девочка выросла скромной. Ведь молодой особе на выданье не полагается много болтать, она должна быть покладистой, мягкой, послушной. Уважать родителей и не перечить им, а потом, когда выйдет замуж, подчиняться воле мужа. Она хорошо воспитала Шекер и не могла допустить и мысли о том, что у внучки могут быть мысли о побеге, желания, которые она, Ханна, не может контролировать. Но что можно сделать теперь, когда известно, что Шекер не так проста, как кажется? Запретить ей видеться с родителями? Для этого пришлось бы навсегда закрыть двери дома для Довида, ее любимого старшего сына. Этого она не сделает никогда. Поэтому, раз ничего другого не оставалось, она решила по максимуму ограничить их общение, держа под контролем Шекер.
Пришли музыканты, расставили инструменты на импровизированной сцене. Зазвучали первые аккорды лезгинки, женщины поспешили в дом приводить себя в порядок и переодеваться в праздничные одежды. Шекер решила надеть свой любимый наряд – красное атласное платье длиной чуть ниже колена с белым бантом в области сердца. Встала у зеркала, разделась, распустила косу – решила, что с распущенными волосами все-таки лучше. Открыла шкаф и ахнула. Как такое возможно? Она точно помнила, что еще утром платье было здесь! Обыскала всю комнату, заглянула даже под кровать – но платье не нашлось. Не было и белых туфель, которые она всегда надевала к этому платью. Собрав волосы в хвост, она облачилась в свой старенький халат, в котором помогала на кухне, и выбежала во двор. Надо найти Ханну или Митрофановну – может, это они забрали ее платье? Может быть, не знали, что именно его она хотела надеть?
