— Мы — потомки гуситов, — говорит он на собрании в типографии «Чехослована», — а большевики — прямые продолжатели их дела. Советская власть осуществляет гуситский коммунизм, а поэтому мы все, без долгих раздумий, должны идти с большевиками и помогать им.
Да, окончательное «прозрение» пришло в эти дни. Горько, ох, как горько было сознавать, что те, с которыми так много собирался сделать для родины, оказались просто-напросто предателями, трусами и мещанами. Зато Гашек узнал и истинных борцов за свободу народа. Чешские левые социал-демократы развернули в Киеве энергичную деятельность по формированию красногвардейских отрядов из числа революционно настроенных солдат легиона.
Однако привлечь на сторону Советской власти корпус в целом не удалось. Он начал отходить на восток. Под Бахмачом чехословацкое командование предательски отвело свои части, оголив фронт, поставив под удары отряды Советской власти. А 1 марта в Киев ворвались немцы. В числе тех, кто пытался отстоять его, были и отряды красногвардейцев-чехословаков. Но силы оказались неравными…
Уже значительно позднее Гашек говорил своему другу:
— После битвы у Бахмача наше командование, несомненно, под чужим влиянием, отдало приказ: «Отступать. На восток!» Ты понимаешь, я давно им уже не верил. А тут подумал: это новое предательство… Тогда-то я решительно порвал с легионами.
Он пытался наладить сотрудничество с левыми социал-демократами. Но ничего не получилось: слишком: свежи еще были в памяти его злые саркастические нападки на них.
Но что же делать? Как действовать дальше? К кому идти?
И Гашек принимает твердое решение: ехать в Москву!
В Москве Гашека приютил чешский учитель гимназии Роман Якл, который держал на Арбате «Пражскую колбасную».
Ярослав подолгу бродил по улицам. Разбитые витрины магазинов, вместо швейцаров — часовые с винтовками у подъездов… Кругом длинные очереди женщин за хлебом. То и дело по мостовым деловито, быстрым шагом проходят вооруженные отряды красноармейцев, рабочих.
Как-то, в один из первых дней пребывания в Москве, Гашек явился в Московский военный комиссариат, чтобы встать на учет. В кабинете комиссара находился еще один человек в папахе и потемневшей от порохового дыма шинели. Видно командир, хотя и очень молодой. Тот тоже обратил внимание на Гашека. «Странно, — подумал он, — вроде бы и военный, а выглядит необычно. Шинель носит небрежно, движения какие-то медлительные… Да и взгляд уж очень задумчив».
