— Она должна сделать что-то странное. Быть чем-то бо́льшим, чем она есть.
— Или ты абсолютно неправ, и убийство Шары — просто какой-то, ну я не знаю, плод заговора континентских сепаратистов!
— Разве тебе не любопытно, — спрашивает Сигруд, подходя к той части склада, где лежит полностью автоматическое оружие, — почему агенты министерства не стучатся в твою дверь, спрашивая, где Тати?
— Я тщательно контролирую свои связи с внешним миром! У нас здесь даже телефона нет.
— Никто не может предусмотреть все, — говорит он. — Разве что Шара как следует постаралась, вывозя Татьяну из Сайпура, что никто даже не знает, что ее нет в стране. Министерства тут нет, Ивонна Стройкова, потому что Шара не доверяла министерству. Она знала, что оно скомпрометировано. Вот почему она решила сделать все сама.
— Если ты говоришь правду, — отвечает Ивонна, — то почему ее божественный враг тоже не стучится в наши двери? Почему нас с Тати не убили в наших кроватях?
Сигруд задумывается: это его тоже беспокоит. Ноков кажется способным, грамотным и очень опасным. Как они могли прожить на Континенте три месяца — и он ничего не заметил?
Тут у дрейлинга появляется идея.
— Банка есть?
— Чего?
— Банка. И… когда умирает скот, где ты его хоронишь? Или пепел, если сжигаешь.
— Да о чем ты…
— И если неподалеку растут звездные лилии, — продолжает он, — буду признателен, если ты укажешь мне на них.
Через час Сигруд стоит рядом с оружейным сараем и старается не обращать внимания на вытаращенные глаза Ивонны, пока мажет дно грязной стеклянной баночки могильной пылью. «Надеюсь, это сойдет за могильную грязь, — думает он, — при том что в могиле овцы». Еще он надеется, что луковые лилии — по-видимому, самые широко распространенные здешние полевые цветы — сойдут за лилии, потому что горстка этих растений лежит у его ног. Ни то ни се: пахнут как лук, хотя выглядят как лилии.
— Выходит, это чудо, — лишенным эмоций голосом произносит Ивонна.
— Еще нет. — Он берет лилии, обрывает лепестки, складывает в банку и хорошо встряхивает. — А вот теперь да. — Он выбрасывает лепестки и соскребает могильную грязь.
— Ну конечно. Разумеется. Я не проверяла, нет ли у тебя жара, мистер Сигруд, но всерьез беспокоюсь, не сварились ли твои мозги.
Сигруд вежливо улыбается и осматривается. Близится вечер, холмы пятнает золотисто-желтый свет заката. Пейзаж казался бы красивее, не будь у дрейлинга в животе горячего и беспокойного сгустка ужаса.
Сигруд поднимает банку к глазу. Как он и подозревал, холмы вспыхивают.
