Откашлявшись и осмотревшись и найдя, наконец, Вечерухина, который встал раньше его и имел уже свежий вид, он сказал ему деловито, как унтер-офицер унтер-офицеру:
- Надо бы ребят чаем напоить, а?
Вечерухин надвинул плотнее папаху на бычий свой лоб, пригладил усы и ответил важно и хриповато:
- Какие же тут чаи, когда здесь кино?
Толкаясь, вышли на улицу, не затворив за собой дверей, и вот что было неожиданно и необычайно на новой улице в этот новый день: солнце!
И тихо было. И потеплело... И даже глаза резали в этой оттепельной тишине высокие, но до чего же четкие крыши домов, выступы стен, старательно каким-то безвестным рабочим российским людом украшенные то статуями в нишах, то очень сложным орнаментом. Именно этот вековой труд, упорный и искусный, выступил теперь отовсюду - спереди, справа, слева... Ничего затуманенного, призрачного не было уже кругом: все было массивно, все было тяжести страшной, каждый камень сплошных этих стен казался отчетливым, каждый был положен людьми в фартуках, заляпанных известью, с красными от извести глазами...
Сказал, обращаясь ко всем и ни к кому, ошеломленный Полезнов Иван:
- Честное слово, не вру: за всю войну сколько разов я в Петрограде бывал, верите ли, братцы, первый раз на этот город солнце смотрит!
А бойкий безбровый подросток около подхватил весело:
- И узнать его никак не может!
Толпа сбродных людей, хотя и с винтовками и револьверами, была все-таки толпою, не отрядом, - она не держала ни шага, ни равнения, - но смотрела кругом зорко: часто подымались головы к верхним этажам и крышам, не раздастся ли оттуда трескотня пулемета; кроме того, у всех в толпе была общая цель - выбраться на главную улицу огромного города, на Невский, который так густо вчера засыпала солдатами недобитая еще власть, в то время как образовалась - это уж сегодня утром кто-то сказал, это слышал и Полезнов - новая власть в Таврическом дворце, в Думе.
Вразброд топали ногами, и при каждом шаге чувствовал Иван Ионыч боль в большом пальце левой ноги: несколько тесноват был левый ботинок. Ежась от этой как будто и ничтожной, но надоедливой все-таки боли, Полезнов не забывал глядеть вверх, не покажутся ли на крыше полицейские с пулеметом. И вот очень знакомый брандмауер, желтый, облупленный, остановил взгляд: недавно как будто видел точь-в-точь такой же.
- Это мы по какой улице идем? - спросил у Вечерухина, и тот еще только раздумывал, соображая, а он прочитал уже на углу, на табличке: "Новоисаакиевская..." - Постой-ка, а дом двадцать четвертый где?.. Ищи, где дом двадцать четвертый!
