— Пожалуйста, последи немножко за котами, а? Если тебе, конечно, пока что делать нечего. А я вздремну.
На самом деле она не заснула и время от времени посматривала на Сахелма из-под ресниц и упавших на лицо прядей волос. Он сидел неподвижно, скрестив ноги, положив руки на колени, с совершенно прямой спиной. Он был значительно моложе Дьюи, но сейчас, сидя вот так неподвижно, юнцом не выглядел. Когда он о чем-то рассказывал, то всегда казался мальчишкой; когда застывал в неподвижности — стариком, старым камнем.
Подремав немного и чувствуя себя отдохнувшей, Дьюи сказала:
— Хорошо ты сидеть умеешь.
— Меня этому хорошо научили — сидеть, смотреть и слушать, — ответил он. — Когда я подростком учился в хейимас Желтого Кирпича в Кастохе, мой учитель говорил мне, что нужно сидеть достаточно неподвижно и достаточно долго, чтобы увидеть каждое движение и услышать каждый звук во всех шести направлениях, а самому стать седьмым.
— И что же ты увидел? — спросила она. — Что услышал?
— Вот здесь, сейчас? Все и ничего. Разум мой был неспокоен. Он не желал сидеть неподвижно. Он все время бегал туда-сюда, как белка вон там, в ветвях дуба.
Дьюи рассмеялась. И подобрала с травы утиное перышко, скорее даже пушинку, легкую, как дыхание. Она сказала:
— Твой ум — белка, а Уэтт — потерянный белкой желудь.
— Ты права, — сказал Сахелм. — Я думал о ней.
Дьюи дунула на перышко, и оно, взлетев в воздух, плавно опустилось на сушащиеся травы. Потом она заметила:
— Становится прохладно.
Встала и пошла проверять, насколько подсохли травы, собирая их в широкие плоские корзины, похожие на подносы, или связывая в пучки, чтобы потом подвесить и досушить. Она сложила плоские корзины одну на другую стопкой, и Сахелм помог ей отнести их в кладовую, которой пользовались фармацевты из Общества Целителей. Кладовая находилась неподалеку от северо-западной городской площади и была похожа на землянку — наполовину вкопанная в землю, с каменными стенами и крышей из кедровых бревен. Все дальнее помещение в ней было занято травами, сушащимися и уже высушенными. Дьюи, войдя в кладовую, запела песню и, развешивая и раскладывая новые травы, допела ее до конца, почти прошептав про себя последние слова.
Стоя в дверях, Сахелм сказал:
— Ну и пахнет здесь. Прямо голову потерять можно.
— Прежде чем разум научился видеть, он познал запах и вкус, а также прикосновение, — откликнулась Дьюи. — Даже слух — тоже своего рода прикосновение к предмету, только очень легкое. Очень часто в этом Доме человек должен закрыть глаза, чтобы научиться видеть.
