Я засмеялась и выкрикнула, как тот человек из пьесы:
Для чего я рожден?
В чем цель моей жизни?..
Ответьте мне сразу!
Ответьте немедля!
Я чуть с ума тогда не сошла. Я совершенно растерялась, я ничего не понимала, и все остальные занятия мне были безразличны.
Однажды, когда я явилась в хейимас Обсидиана на очередное песнопение Общества Крови, одна женщина по имени Молоко — я тогда считала ее старухой — встретила меня в дверях, посмотрела на меня своими одновременно острыми и какими-то подслеповатыми, как у змеи, глазами и сказала:
— А ты зачем сюда явилась?
Я ответила ей:
— Чтобы петь вместе со всеми, — и поспешила пройти мимо, но понимала, что спросила-то она вовсе не об этом.
Летом я отправилась вместе с танцорами и наездниками Телины в Чукулмас. Там я встретила того юношу, теперь уже молодого мужчину. Мы поговорили о рыжем жеребчике и о той белой лошадке, на которой я ездила во время игры в ветулу. Когда он погладил своего чалого по боку, я сделала то же самое, и наши руки ненадолго соприкоснулись.
Потом прошел еще год, и снова наступила пора Летних игр. Вот так оно и пошло: я ни о чем не думала и не заботилась, кроме Танца Лета и этих игр.
Старый лошадиный доктор умер в первую ночь Танца Травы. Я тогда ходила в Дом Воссоединения и учила песни Ухода На Запад; и потом спела их для него. После кремации я совершенно забросила все занятия. Я не могла разговаривать с животными или какими-нибудь другими существами. Я ничего не видела ясно в своем будущем и никого не слушалась. Я снова стала работать вместе с отцом, как прежде, а еще ездила верхом, ухаживала за лошадьми и тренировалась в игре в ветулу, чтобы иметь возможность участвовать в Летних играх. Моя двоюродная сестра была окружена целой толпой подружек, которые болтали, играли в кости на миндаль и печенье, а иногда — на колечки и сережки, и я тоже старалась быть с ними вместе почти каждый вечер, но не видела вокруг себя ни одного настоящего человека. Все комнаты казались мне совершенно пустыми. Никого не встречала я ни на площадях, ни в садах Телины. Никто, печалясь о чем-то, не брел вверх по течению Реки…
Когда солнце повернуло к югу и в Телину снова съехались и сошлись танцоры и наездники из Чукулмаса, я участвовала в игрищах и скачках, проводя целые дни в полях. Люди говорили: «Эта девушка прямо-таки влюблена в рыжего жеребца из Чукулмаса» — и поддразнивали меня, но не очень обидно; всем ведь известно, как подростки порой влюбляются в лошадей, даже песен немало сложено о такой любви. Но этот жеребец понял, что здесь что-то не так, и больше не позволял мне командовать собой.
