В эту секунду я с омерзением осознал всю подлость ситуации и свою гадкую роль в ней — я пришел к женщине, замерзающей, чтобы заставить ее отказаться от критических публикаций против моего шефа, кормильца моего. Меня стало познабливать на нервной почве.
— Вы пейте чай, вас уже колотит…
— Спасибо, — я, лихорадочно размышляя и желая оттянуть время, стал прихлебывать быстро остывающий чай.
Татьяна немного приосанилась, посерьезнела:
— Ну так, чем обязана?
Я прожевал печенюшку, запил ее чаем, а потом вдруг, неожиданно для себя, выпалил:
— Я пришел вас шантажировать.
Наверное, в этот момент прорвало в моей душе все то, что накопилось за время работы в мэрии: необходимость быть рядом с людьми, которые мне глубоко чужды, которые все время пытались вплести меня в свои мышиные липкие и грязные интрижки; мне претила пресловутая вертикаль власти и вьюнами оплетающие ее угодливо изогнутые спины; наконец, я был удручен своим вынужденным, наверное, трусливым молчанием в тот момент, когда шеф ставил передо мной задачу подавить инакомыслие районного масштаба и свободу предвыборного слова путем обыкновенного физического холода середины ноября. Обо всем этом я честно рассказал женщине с детскими ямочками на щеках. Она слушала спокойно, сдержанно кивала. Потом подытожила:
— Как хорошо, что не все люди профпригодны для подлых должностей. Я про вас.
Утром я приехал к ней в холодную редакцию и привез два больших масляных обогревателя, купленных за свои деньги. Ей сказал, что взял со склада администрации.
Мэр эти выборы проиграл. А мы с Татьяной вскоре уволились с районных должностей, переехали в Подмосковье и поступили на работу в большое издание, связанное с туризмом и путешествиями. Вскоре мы вояжировали уже в ранге мужа и жены. Отношения наши были полны страсти, нежности и радужных планов на будущее.
В то путешествие по байкальскому льду она, вооружившись цифровой камерой (теперь лежащей где-то глубоко на дне холодного сибирского озера), отправилась без меня, подрядившись подготовить большую серию фотографий для рекламного альбома. С ней поехали еще ребята-телевизионщики… Для двоих из них, как я уже писал, эта командировка стала последней в жизни.
Татьяна менялась. Стала резковатой, говорила начальственным тоном с персоналом санатория. Это было ей совсем не свойственно. Со мной была сдержанна. Суховато предложила спать на разных кроватях, — объяснила: во сне у нее начинаются головокружения и она начинает метаться.
