«Сын, говорите, приезжал. Чтобы помочь вам?» — спросили мы у Алексия. — «Не-е-ть» — без обиды в голосе ответил он и, все так же сглаживая и смягчая слова, продолжил: «За мьясом приходил…»
Оказывается, не только для себя, но и для сына, живущего в городе, этот немощный старик все еще держал скотину, заготавливал сено, пилил и колол дрова.
Мы продолжали разговаривать с Алексием, стараясь охватить все стороны совсем уж непростой жизни здешних старожилов. Не буду вдаваться в подробности. Слишком уж схожи проблемы многих поживших на этом свете людей, не важно, какой они национальности, откуда родом.
Пришло время покидать Средний Пызас. Мы вышли на крыльцо. Нас ждала привязанная к длинным почерневшим жердям, огораживающим хозяйский двор, запряженная в сани лошадка Майка — единственный наш транспорт. От белого снега и выглянувшего из-за туч солнца лицо старика Алексия посветлело. Он впервые улыбнулся и на прощание помахал нам рукой.
Огненная вода
Серьезная проблема: шорские дети, вырастая, покидают родителей и, как правило, больше к ним не возвращаются. Частично это можно объяснить отсутствием инфраструктуры, нехваткой учебных заведений, рабочих мест в малонаселенной и труднодоступной местности. Конечно, родителям с детьми нелегко выживать в тайге. Но сохраниться семье вдвойне труднее, еще и потому, что есть еще одна беда — алкоголизм. Из-за этого многие дети попадают в школу-интернат, находящуюся далеко от родных деревень. Оторванные от природной среды, взрослея, они, так и не переняв опыт своих предков, позволяющий человеку жить в экстремальных условиях, как правило, не возвращаются в родительский дом. «Выпускники даже замок в дверь врезать не могут, как же им выживать в тайге?» — жаловалась мне директор восьмилетней школы-интерната. Не остаются они и в Таштаголе, едут «за длинным рублем» дальше, чаще всего на Север добывать нефть или газ.
«Вы думаете, я не люблю своих деток, я все ночи напролет плачу», — на мгновение, как бы, протрезвев, говорила мне жительница Эльбезы, молодая, спивающаяся мать двоих детей, с которыми ей пришлось расстаться. Разговор этот происходил в доме дяди Василия Ивановича, накануне предложившего мне отправиться в это шорское село. А дело было так.
Преодолев сотню километров на вертолете, совершив санный путь длиною в короткий зимний день по таежным сопкам, мы приближались к Эльбезе — небольшому селу на востоке Горной Шории. Помню, как на ходу задняя нога лошади, впряженной в наши сани, провалилась в замерзший ручей, лед которого был подмыт течением. Сани остановились, и мы оцепенели в ожидании худшего. Сначала лошадь, вероятно, от боли, хрипло фыркнула и, как бы оценивая обстановку, замерла, но тут же изо всех сил рванулась вперед, освободив себя из ледяного капкана. Осмотрев оцарапанную льдом лодыжку бедняги, мы с облегчением вздохнули: кость была цела. До деревни оставались считанные десятки метров.
