Я ожидала, что сейчас он выдаст нечто нецензурное насчет вина и шлюх. Вместо этого он снова кивнул и пробормотал тихонько:
– Сегодня мне звонили из галереи. Просят ещё двенадцать работ.
Это было вдвое больше, чем у него купили в октябре.
– Замечательно… – начала я.
– Когда я отказался, – оборвал меня Аронс, – они предложили мне, что сбросят комиссионные до пятнадцати процентов.
– И ты все равно отказался?
Официант принес вино. Бенни дотронулся до бутылки, но наливать вино в стакан не стал.
– Искусство там и не ночевало, – сказал он. Насколько я могла понять, он говорил чистую правду. Что он писал-рисовал? Маленькие вещицы, так, чтобы оживить чей-нибудь интерьер. Одна из его картинок висела у меня в комнате.
– Лучше работать приходящей няней? – спросила я.
– О, приходящей няней! – воскликнул он. – Конечно, много свободного времени, я могу читать. Кроме того, я умею ладить с детьми.
– С карандашом и кистью ты тоже умеешь ладить, – сказала я. – Сколько времени потребовалось бы тебе, чтобы сделать дюжину картинок?
– Дня два. Три. Если совсем разленюсь – неделю.
– Неделя труда, и ты обеспечен деньгами на три месяца! И ты отказываешься? Да ты лунатик…
Он засмеялся, разлил вино по стаканам.
– Ты хоть пригуби, – попросил он и добавил: – Должно быть, и Джеймс в восторге от моих творческих успехов.
– Нельзя так просто посылать ко всем чертям то, что просто плывет к тебе в руки. Глядите, какая примадонна у нас объявилась! Тебе же нужны деньги, – заметила я.
– Нет, – возразил он, – прежде всего мне нужно самоуважение.
– Что дурного в том, что ты немного потрудишься не головой, а руками? – спросила я.
– Ничего дурного. – Он залпом выпил полстакана и долил вино в стакан. – Я рисую и без заказов. Вот пойду, как обычно, в парк, расставлю свои картинки на скамеечке, буду продавать их прохожим. Может, и надую кого-нибудь.
– Получив за картон в лучшем случае десятую часть того, что тебе платит галерея, – вздохнула я.
– О, намного, меньше, чем десятую часть, – поправил меня Бенни. – Но послушай… Ты бы это видела! Они отгрохали афишу с моим портретом; у меня на нем такой глубокомысленный взгляд – закачаешься. А рядом – моя биография, нечто изысканно-путаное, но восхваляющее до небес молодого поэта – никто и не считает мои рисунки за искусство, даже за поделки молодого ремесленника они не идут. Но их раскупают. Раскупают как нечто курьезное, может, как выдумки изобретателя. Кто? Люди, которые легко, словно пригоршню бобов, готовы в любую минуту выбросить на ветер пару тысяч долларов. Просто так…
