Не знаю, правда, чем и как меня отхаживали, потому что курс лечения проводился в основном тогда, когда я находилась в состоянии гипнотического сна. Каждое утро ко мне в палату заходит врач, осматривает меня. Сегодня в разговоре со мной он заметил, что моя речь весьма путана, но это всего лишь побочный эффект воздействия лекарств. Речь скоро восстановится. Ну, да я и сама понимаю что к чему. Приму лекарства – и горожу всякую чушь.
На днях появлялся Бенни. Он принес кое-какие мои книги, Я отослала Бенни прочь и сделала это в весьма грубой форме. Не хочу, чтоб он видел, как я плачу: слезы сами текут из глаз, помимо воли. И вообще я не желаю видеть никого из мужчин. Насмотрелась, с меня достаточно. Сегодня много посетителей. Забегала Кайз. Мы с ней слегка помыли косточки противоположному полу и посочувствовали им: что с них возьмешь? Неполноценные особи. Когда пришел Бенни, мы тут же сменили тему разговора – после посещения «Виноградной Косточки» меня не удивляет, что Бенни и Кайз знакомы, – немного поиграли в карты, и гости мои отправились на занятия. Затем нагрянули Лу и Хокинс. Они, как было мне сказано, завернули в больницу по дороге в университет. Лу оставил мне кассету с записью лекций, прочитанных студентам в понедельник, и пообещал вечером принести новые. Хокинс сообщил, что ему удалось связаться с одним из своих приятелей из департамента полиции Нью-Йорка, и тот выдал Хокинсу следующую информацию: на счету человека, напавшего на меня, похоже, как минимум пять за последние два года жертв – убитых и изнасилованных. Сейчас психиатры определяют, вменяем ли убийца.
А после обеда мне нанес визит доктор Шауманн – это Бенни объяснил ему, почему я пропускаю занятия. Профессор помог мне, пожалуй, даже больше, чем мой терапевт. Старик был сама доброжелательность, он окружил меня почти отеческой заботой, шутил, подбадривал, но это не помешало ему высказать одну очень жесткую, рационально-философскую мысль. Ты выжила, и слава Богу, сказал он мне. Но отныне ты должна понять, что и впредь во власти любого умника или идиота будет – оставить тебя в живых или нет, искалечить тебя на всю жизнь или нет. И впредь… до тех пор, пока ты не научишься давать врагу самый яростный отпор. Это было для меня как удар молнии, как озарение. Выросшей в Ново-Йорке, мне, наверное, никогда бы не пришла в голову подобная мысль. И ещё он добавил: ты не отвечаешь за то, что происходит вокруг, но ты отвечаешь за себя, за то, что произойдет с тобой как с личностью, если ты поддашься страху и побоишься лишний раз ступить за порог дома, в котором живешь. Никакие ухищрения, логика, поддержка друзей не заменят тебе чувство ответственности – ты отвечаешь за себя, за свою судьбу. Старик даже поцеловал меня на прощание. Его усы попахивали трубочным табаком.
