Джефф обожествляет Париж. Тут страсть американца к Европе. Если у Джеффа ностальгия по временам ушедшим, чем я могу помочь? Месяц-другой подожду, но потом? Пусть тоскует один, с меня хватит.
Козел, возомнил о себе и о своем «факеле» невесть что. Я тихо-тихо сидела с ребятами, хороший и умный был разговор – выволок. Да, сегодня вечером. О’кей, я могла сказать ему «нет». Между прочим, я люблю, когда меня слушают, когда на меня смотрят. Кто я для Джеффа? Врач-целитель? Я себя чувствую с ним снова как с Чарли. Девочка – дай, будь раскованной, расслабься.
Ну, что я могу сделать, если он грустит по ней, по ним, по оставшимся в прошлом женщинам и временам? Всплеснуть руками? Всплесну, у него в паху подзарядный механизм. Проверила. Получила почту. Сразу несколько писем; от Джона, Дэниела, от Бенни. От Бенни – сумасбродная поэма, как будто не он писал.
3–4 января. Париж, Лион, Ницца.
5 января. Не могу оторвать взгляд от гор. Они окружили долину, высокие, и даже самая маленькая из них – выше и больше моего Пафоса. Пафос – просто сугроб по сравнению с любой из этих гор.
И сам город – ничего. Собственно, тот Гренобль, которым в прошлом веке гордилось человечество, был полностью разрушен. Он растаял, как тает при высокой температуре металл. Там были люди, деревья, лужайки – над ними ядерный гриб. Двадцать лет назад началось восстановление Гренобля. Сейчас он – словно «с иголочки», красавец. Все продумано, распланировано до сантиметра. Джон бы свихнулся, увидев Гренобль, – пеносталь, сложные смешанные конструкции. По архитектуре – изящнее, чем любой из проектов орбиты. И первый город на планете, в котором тебе не попадаются на каждом шагу соборы, церкви.
В восточной части города – мемориал. Круглое, как тарелка, озеро, затянутое черным стеклом. По слухам, вода до сих пор радиоактивна. А всего в долине погибло сто тысяч человек.
Ближе к полудню Джефф пригласил Виолетту покататься на лыжах. Они ушли; я было попыталась сама прикоснуться к высокому, то бишь к горным лыжам, но мне сказали, что для начинающих нет экипировки, её не держат – салаги катаются внизу. Конечно, я могла бы заказать все то, что требуется настоящему горнолыжнику. И до конца своих дней проваляться в гипсе. Клонексин, клонексин, даже ты тут не поможешь.
Вот так, милые. Посему я отправилась бродить по городу и вдосталь набродилась, а когда замерзла, прибилась к какому-то кафе, где и стала писать теплые письма. Дэниелу, Джону, Бенни. Даже мамочке черкнула посланьице.
