— Я плачу…
— Много с тебя возьмешь!.. Свыше двух рыб тебе в день не усидеть, лопнешь. А хорошие адреса дал твой рыжий дружок, с деньгами его знакомые. Лакомы, сволочи, до запретной рыбы. Я к ним с корзиночкой, с безменчиком. Встречают меня гражданочки в брючках. — Малинкин выпятил нижнюю губу и вдруг запищал женскими разными голосами: — Уж вы нам стерлядки, вы нам кастрючка, вы нельмочку… Мы заплатим, мы не пожалеем. — И сказал своим голосом: — А коего черта заплатим, коли ловля кончается. Сегодня нас чуть не сграчили. Остров! Кто знал, что Сергеев здесь караулит.
Племянник с готовностью признал:
— Как они на двух моторах выперлись. Картинка! Сдрейфил я, шнур не сразу нашел, сеть мы бросили.
— Вот они, наши денежки, — говорил Малинкин. — А время-то золотое, стерлядь идет. Ее навалом против острова: дно хрящеватое, жратвы много. — И воскликнул: — Тут она, тут! Слышь, если бы ты…
Он придвинулся к Владимиру Петровичу, схватил его за плечо. И тот смекнул, каким будет разговор. Выпятившийся лоб Малинкина был для него плексигласовым щитком. За ним он видел медленное шевеление колесиков устарелой конструкции. Нет и нет! Ну их, стерлядей и осетров, от них нездоровая полнота, ими, как ни держи себя в руках, объедаешься.
— Ты вот что делай, — внушал Малинкин. — Остров где? Напротив палатки, под твоим надзором. Увидишь Сергеева и сигналь нам. Ну, повесь трусы либо майку на крайний куст, будто сушишь, а мы догадаемся.
Владимир Петрович покачал головой.
— Соучастие предлагаешь… Де-юре и де-факто.
— Факто, факто… Какое к черту соучастие, коли ты белье сушишь! А стерлядь, она тут, по дну ползет, пузо чешет. Нежная, сладкая. Ежели сравнивать, то кастрюк — это законная жена, а стерлядка — невинная девушка.
— Гм, ты поэт… А сам по рублю за кило брать будешь? — спросил Владимир Петрович.
— Ага!
— Не-ет, так дело не пойдет.
И выставил палец к носу старшего Малинкина. Покачал им.
Малинкин скосил глаза, рассматривая его: чистенький ноготь подстрижен, грязи под ним нет.
Презирающий его был этот палец.
— Дешевле нельзя. С других, сам знаешь, по три целкаша беру, — твердо сказал Малинкин. — Айда, Васька!
Они, вскочив, исчезли в черноте. Шагнули, — и нет их. Слышно только, как Малинкин чиркнул спичкой. Должно быть, прикурил. Потом крик:
— А пальцем в носу ковыряй! В носу!
И Владимир Петрович понял — гордо, как девушка, уходила от него стерлядь. Совсем! А риск? Нет его. Живот растет?..
И черт с ним, с животом. Он наследственный, генетический, можно сказать.
