— Ну что вы, тетя Феша.
— А мне-то что? Значит, и твои дела хуже пойдут? Вот и я, Наташенька, плохо живу, плохо. Старею. Одно болит, другое болит — руки, ноги, в поясницу постреливает. Ты бы, голубка, пожалела старуху, растерла скипидаром. Того жеребца не упросишь.
Тетя Феша еще долго жаловалась на то, на се.
Потом согрела скипидар, разделась, легла на широкую постель с двумя пуховыми подушками и расплылась желтым тестом.
— Ну и жиру на вас наросло, тетя Феша. Не тяжело носить-то? — спросила Наталья, наливая теплый скипидар в ладошку.
— Тяжело, Наташенька, тяжело… Сердце давит, а ничего не могу поделать. Люблю поесть всласть. Здесь три, здесь.
Наталья провела корявой ладошкой. Должно быть, это было очень приятно.
— О-ох! — запыхтела старуха. — О-ох… Еще, еще!.. Крепче жми, крепче!.. Хорошо… Хорошо… О-ох-хо-хо… Люблю я, Наташенька, запах терпентина. Все нехорошее отшибает. Вот, скажем, помои сплеснутся или угаром запахнет. О-ох-ох… Еще, еще… Крепче, крепче… Да, о чем это я? Память у меня прохудилась, ничего-то не помню. О чем я говорила?
— Об угаре, тетечка.
— Да, знаешь, какую байку я слышала. Теперь еще ноги потри… Ишь, вздулись. Это к ненастью, перед непогодой. А уж и ноют как. Крепче три, Наташенька. Крепче… кррепче… о-ох. Да, об угаре. Живет одна божья старушка и кормится, сама понимаешь, квартирантами. Комнатку сдает, и все тем, кто побогаче. Левую три, левую…
Но помирают квартиранты. Дуба дают! А вещи ихние… Кто знает все до тонкости, что было, а чего и не было. Поселилась к ней бабочка одна. С достатком. Пожила неделю-другую, а там ночью встала по неотложному делу и бряк на пол. Поняла — угар! Но баба голову не потеряла. Уж если я угорела, думает, что же с бабусей творится, поскольку рядом с печкой спит. Добралась кое-как. Смотрит — лежит старуха и не шевелится. Укрыта тулупом с головой. Потянула бабочка за тулуп, а старуха-то, оказывается, выбрала пробку из дыры в стене и дышит наисвежайшим уличным воздухом. Вот это да! Ну, спасибо тебе.
Наталья вымыла руки и ушла домой в некоторой задумчивости. А там пошло старое — дурные сны, безутешные мысли.
Юрий между тем готовился. Он занял одну комнату, пока что пустовавшую, и покупал мебель.
Купил деревянную, широкую кровать — хочешь вдоль ложись, хочешь — поперек. Приобрел комод и шифоньер с кривым зеркалом.
К тому же диковинное случилось с ним — изменился, будто кожей слинял. Стал каким-то нетерпеливым, даже быстрым. Было видно, что ждет он, что истосковался. И Наталья еще сильнее ненавидела чернушку: все, все себе забрала, все лучшее в этом доме.
