Sermo super sepulchrum[2]
Развязка
Больше всего ей пришелся по вкусу вишневый с ромом. Нравились ей и другие компоты, но теперь, когда после двух недель напряженной организационной работы наконец наступило время, подходящее и для более мелких дел, например для того, чтобы перед очень ответственным сегодняшним мероприятием в порядке «социальной утилизации» поделить с Харрером «не подлежащие длительному хранению запасы» из наследства госпожи Пфлаум, доставленного вчера из квартиры усопшей в подвал Управы, словом, теперь, когда нужно было решить, какой из компотов – оставленных наряду с салом и ветчиной для себя и складированных в шкафу в ее кабинете – предпочесть на завтрак, ее выбор уверенно пал на вишневый, причем вовсе не потому, что персиковый или грушевый уступали ему по качеству (не уступали), а потому, что как только она отведала это удивительное творение «бедняжки госпожи Пфлаум», эти вишневые ягоды в роме с их легкой «пикантной терпкостью», то во рту – напомнив ей о давнишнем, доисторическом, можно сказать, вечернем визите – тут же распространился и вкус победы, той самой, которую она до сих пор только походя принимала к сведению, однако сегодня могла уже наконец насладиться ею в полной мере, поскольку в ее распоряжении, – уселась она поудобней за громадным письменным столом, – аж целое утро, когда она будет только и делать, что, наклоняясь с ложечкой к банке, дабы не закапать сиропом стол, вынимать по одной и раскусывать во рту вишенки, погрузившись в спокойное наслаждение завоеванной властью и в воспоминания о главных этапах приведшего к ней пути. Ибо она полагала, что нет никакого преувеличения в том, чтобы называть случившееся за последние две недели «настоящим переворотом», вознесшим ее, прозябавшую в съемной комнате в переулке Гонведов и занимавшую, несомненно, передовой, но малозначительный пост председателя Женского комитета, прямиком в кресло ответственного секретаря городской Управы, ну какое же это преувеличение, – раскусила она очередную ягоду и выплюнула косточку в придвинутую к ногам корзину для бумаг, – если почетная эта должность явилась «самоочевидным следствием» прозорливости «высшей инстанции», каковая с не терпящей возражений решительностью раз и навсегда вручила город человеку, который того достоин, заявив, что он может с ним делать все (чуть ли не сорвалось с языка: что заблагорассудится) … скажем так: что она, госпожа Эстер, каких-нибудь две недели назад еще возмутительным образом оттесненная на задворки, но теперь сделавшаяся хозяйкой положения («…и добавим, – добавила она с беглой улыбкой, – победительницей сразу на всех фронтах…»), сочтет благом для настоящего и будущего их города. Нет, конечно, речь не о том, что «счастье свалилось само ей на голову», за него пришлось заплатить, поставив на карту все, однако против того, чтобы ее карьеру «сопоставляли с явлением метеора на небосклоне», она бы не возражала, потому что, задумываясь сейчас, она и сама не могла найти более подходящего сравнения для своего головокружительного успеха; ведь понадобилось всего две недели, и город, «как говорится, лежал у ее ног», четырнадцать дней, а возможно, всего одна ночь или даже те считаные часы, когда решилось, «кто здесь кто и на чьей стороне реальная сила». Считаные часы, задумчиво повторила про себя госпожа Эстер, ровно столько понадобилось ей в тот вечер, а еще точнее, в начале вечера, чтобы, как по наитию свыше, понять: назревающие события нужно не останавливать, а, напротив,
