— Дотронулся, говоришь? — сказала Сюннива. — Я поняла так, что он не стоял возле нее.
— Конечно, дотронулся, — сказал Якоб.
— Да, дотронулся, — подтвердил Толлерюд.
— Как ты думаешь, что случилось?
— Случилось?
— Да, с Марен.
— А что с ней может случиться? Не моего ума дело! Но если бы я получил то, что хотел, я бы, не задумываясь, запер на ключ шкаф со спиртным. Мне все это не впервой. Когда начинается такое, я уже знал, что все пойдет-покатится. Не сомневался нисколько.
— И просто ждал?
— А знаешь, что тогда было бы здесь? Не догадываешься?
Скандал в ресторанчике и на острове еще только назревал, когда Тюбрин Бекк решил покинуть помещение.
Никто из посетителей не заметил, когда он вышел, но Толлерюд смахнул монеты с прилавка вниз под стойку и положил три гульдена в шкаф, где лежали иностранные деньги. «Он заплатил мне гульденами. Почти гульден дал на чаевые».
Марен попросила еще женевер и кружку пива, но отказалась от сигары, предложенной посетителем, оказавшемся у стойки бара. «У меня голова кружится от курева, кроме того, я не люблю курильщиков», — сказала она.
«Может, стоит повторить те проклятия, которые она посылала ему вслед почти тридцать минут, когда он ушел из ресторанчика и направился к себе на корабль, но я знаю, что она в общем-то никогда не ругалась, так что, может, это не так уж и важно?» — спросил Толлерюд.
Пастор зажег трубку, медленно отошел в тень дуба, смотрел то на трубку, то на Толлерюда, покуда выбивал табак, снова набил трубку, раскурил и только тогда сказал: «Теперь ты можешь идти домой, Толлерюд».
Когда пастор приезжал на остров, он всегда поднимался на плато, левее сторожевой башни. Это было самое высокое место на острове, оттуда он видел море и все островки, включая самый дальний, где он родился.
Он протер очки, долго смотрел туда, в устье фьорда, пососал трубку и украдкой бросил взгляд на облака. Он надеялся, что, возможно, пойдет дождь, потому что любил погоду, когда дождевые тучи приходили с запада. Тогда дождь лил день напролет, и он открывал окно в своей коморке, стоял тихо, забыв запалить трубку. Когда он находился в городе, где летом было очень тепло, он тосковал по островам, по свежему воздуху. «Летом дышать легче здесь, на островах, — пояснил он Сюнниве Грипе. — Так, значит, она была пьяная? И долго?»
Далеко, у Ласских островов было видно, как тучи двигались к суше, но внезапно задерживались у островков, а потом круто поднимались ввысь и навсегда исчезали. Тучи были похожи на грубую немытую шерсть, но дождя, по всем признакам, не будет, и пастор высморкался, покосился еще раз на чистое небо на севере и часто задымил трубкой. Он давно думал о том, что пора сменить табак, но когда приходил в лавку, забывал о своем решении и покупал опять тот же самый сорт. «Ну, больше двух дней? Я имею в виду опьянение?» — пояснил он.
