— Ну, не бойтесь, — сказал он ей. — Ничего страшного. Сейчас народ подойдет, магазины вокруг…
И тут парни окружили их. Один ударил женщину, она упала.
— Э, парни, сбесились?.. — только и смог проговорить мужчина, потому что следующий удар свалил и его.
Однако он быстро поднялся. Парни побежали, мужчина погнался, нагнал последнего, сделал подножку — тот упал. Мужчина поднял его, встряхнул и ударил. Парень снова упал.
— В милицию бы тебя, гада, — проговорил мужчина, — да жаль, связываться не охота. — Он наподдал парню под зад. — Ползи, гаденыш. Кто тебя научил женщин бить?
А потом подошел трамвай. Мужчина и женщина разошлись. Мужчина сел в трамвай, и только через несколько остановок обнаружил, что парни — здесь, едут вместе с ним.
Пока народу было много, он не боялся. Потом, перед конечной остановкой, в трамвае осталось совсем немного пассажиров, и мужчина забеспокоился.
Ну, а уж на конечной, когда вышли только он и парни, он и вовсе испугался. Ведь у него тоже были дети.
Ему нужно было перейти линию. Как назло, кругом не было ни души — поздно, да и мороз загнал всех в дома. Надо было не выходить из трамвая, подумал он. Но теперь поздно. Трамвай проскрежетал на повороте и умчался — веселый, светлый, сияющий, как ёлочная игрушка. И мужчина остался один против четверых на дорожке среди заметенных снегом зарослей тальника.
— Глазастый ты, дядя, узнать можешь, — сказал ему один из парней.
— Куртка у него хорошая, — сказал другой.
— Мне тоже нравится, — сказал третий.
— Жаль — никому не достанется… — сказал четвертый.
Наверное, надо было бежать. С четырьмя такими бугаями ему не справиться. Но бежать было бы позором. Он стоял и ждал, и даже не успел защититься, когда перчатка со свинцом ахнула его в висок. Он не упал, просто удивился силе удара. Он даже ответил — слабо, потому, что парень успел уклониться. «Каратист, падла» — подумал он.
— Ребята, может, разойдемся, а? — спросил он, все еще отказываясь поверить в происходящее.
— Ага, сейчас разойдемся, старый мудак, — ответили ему. И новый удар.
Он снова устоял, и красная пелена застлала ему глаза, и страх отступил, и он с ревом кинулся на переднего, на этого гаденыша, который хотел вмешаться в его жизнь, обидеть его детей и жену, обидеть не рожденного еще ребенка, поломать все, что с таким трудом он создал и выстрадал.
Потом был еще удар, и еще один. Он в удивлении смотрел, как нож погружается в него, выскакивает, как живой, в крови, и погружается снова. И после боли, после удивления — что можно вот так просто взять и решить всё, все проблемы, — он почувствовал стыд. И уже в самом конце — мучительное чувство жалости ко всем, кого он любил, и кто оставался здесь, в этом жестоком несправедливом мире.
