!» Завистливо вздыхают травы: камыш, хвощ топяной, осока, вербейник кистецветный, сабельник болотный — им бы хоть одним глазком…
Я и сам задышал полной грудью — душою вздохнул.
Слоятся чешуйки облаков, алеет заря. Небо напоминает сладкое луговое вино: играет светом, ароматом. В голове какой-то дурман. Кружится голова, пьяная моя голова… замлевает от радости сердце. И, наверное, меня видит Тот, к Чьему престолу обращен скорбный лик бледнолицей моей души, Кому говорю: «Это конец» — и все равно живу. Взирает молча и любя. И греет. Живое солнце!
Дай Бог тебе, Небо, здоровьица!
Помнится, у Горация было: «Carpe diem»1 — ожившая истина! И вот чувствую: сейчас светлое у меня лицо, одухотворенное. Осматриваюсь в радости, что есть вот такая жизнь, что я в ней существую, место имею. На периферии сознания пульсирует мысль: все это временно… Вон гоню такие мысли — к черту! Пусть моя жизнь будет необыкновенной. Пускай моя жизнь будет именно такой!»
Толкаясь и ссорясь, по небу промчались две толстые тучи: эти растерянные родители потеряли свое чадо. Вдруг они сцепились, выкрикивая громкие ругательства, плача и ударяя друг друга со страшной силой. Дернулось небо всем телом в какой-то необычной судороге, будто плеснули на него ледяной водой, в самую его горячую душу окатили — такую горькую обиду нанесли; иссиня-черным подбитым глазом своим заморгало и, толкаемое бессознательным гневом, уже готово было нанести роковой удар…
И нанесло!
Рьяно нарезая прохладный воздух, посыпались смеющиеся озерца — это ветреная Геба вновь с кубком напроказничала.
Здравствуй, милое утро!
Взгляд Адама лениво блуждал по улице: в талом снеге скорчился невысокий орех. Не любили его за суровый характер: под ним ничего не приживалось — вот и забыли. Как и люди, много людей… — забыты. Живых забывать нельзя. Стояло одинокое деревце смирно, высматривало — а вдруг!.. С застывшей слезой стояло, полное тепла и жизни: ручки длинные — худенькие веточки — возденет к небу… и долго так, нетерпеливо машет ими — шлет привет милым птицам, что возвращаются в родные края.
Господи, как же все мы ждем объятий весны… — Твоих объятий нежных!
А каково глухое небо: как змея, сбрасывает оно затертую серую кожу — новой жизни нужен простор! Солнце взойдет — сожжет старую шкуру, и ты обязательно увидишь это: родятся сонмы звезд и месяц молодой — пей, душа, русское небо! Широко по этому небу разнесется знакомый топоток — жаворонки прибегут, с далей далеких. Они уже спешат… спеша-ат… глядятся в оттаявшем-голубом, в разбитых нежно-синих льдах. Это с ними приходит тепло.
