— Эй, ты чего, парень? — раздался надо мной скрипучий голос.
Я поднял голову — на почтительном расстоянии от скамейки приготовились к обороне две женщины, на вид чуть старше моей матери.
— Ну-ка иди отсюда, — сказала одна.
— Не шевелись лучше, — проскрипела другая.
Я поднялся со скамейки и двинулся мимо опасливо отпрянувших женщин. Наверное, смотреть на меня было страшно. Сам я боялся даже глянуть в витрины, уже зажегшиеся теплым, манящим светом. Вдруг бы там отразилась белая мумия. Или еще того хуже — никто не отразился.
Наутро Ярослав опоздал на уроки. В школе мы сидели рядом. Он что-то спросил по литературе. Сказал, что малышня дружно простудилась, и вчера он метался от одного к другому с градусниками и грелками. Я успокоился. Это были не они. Обознался. Даже смешно стало: вот психопат, караулил незнакомую парочку возле гостиницы! Хорош был бы, если б еще и ворвался с криками…
— Погуляем сегодня? — спросил я.
— Конечно, — ответил он, слегка замявшись.
Жизнь нашего города протекала в пчелиных сотах обособленных кварталов и дворов. Мы могли нырнуть в окраинно-сельскую тишину и вынырнуть через десять минут среди гигантских сталагмитов новостроек, где иными были виды, запахи, лица, сам ток жизни.
Обветшалый дом Ярослава стоял в переулке, упирающемся в старомодную пожарную каланчу. В теплую погоду здесь появлялись тонконогие старички с аккордеоном и танцевали прямо на улице. Я жил в безликой многоэтажке с окнами на такие же многоэтажки, расходящиеся четко по радиусам от массивного здания технологического института. В этом институте, по разумению моих родителей, меня ждала какая-нибудь кафедра попроще. Сто пятая с матерью занимали огромную, холодную комнату на последнем этаже модернового дома с круглыми окнами и стеклянным входным павильоном, похожим на кусок оплавившегося в кипятке рафинада. В каждой соте был свой порядок. В моей — люди всегда торопились, и объявления на столбах никто не читал. Поэтому Лилию я увидел, когда ее уже нельзя было узнать.
— Девчонку так и не нашли, — сказала Сто пятая во вздохом.
На кирпичной стене висела вылинявшая фотография, но еще можно было прочесть приметы: короткая стрижка, глаза синие, ушла из дому в светло-сером плаще, джинсах, свитере с надписью «Ямайка» (так вот что было написано на этом свитере).
— А я ее знаю.
Неужели она так и не позвонила родителям? Я, признаться, успел забыть Лилию, как и осенний костер, плетеные стулья, желто-багряные яблони. Как ее матушка вдруг запела от тихой радости. Все-таки это свинство — так поступить с матерью. Я осудил Лилию и тут же забыл о ней снова.
