Случаются же такие волшебные вечера. Улыбаешься без причины и веришь, что где-то наверху прекрасное дитя пускает в небо последних ласточек, как маленькие черные самолеты, рисует ладонью облака на небе. А люди улыбаются без причины и поют.
— Какая хорошая осень, — сказала мать Лилии.
Вечером я пересчитал все свои деньги. Тронул рыбок над столом. Лиза, видишь, как все повернулось. Ты не сердишься?
В последний раз мы встретились с Лилией наспех. Она сама приехала к моей школе и поджидала после уроков, меряя нервозными шагами двор. В безразмерном плаще, с рваной стрижкой — уже маленький беспризорник. Слишком быстро выхватила деньги, слишком торопливо попрощалась. Мыслями она была уже не здесь и, конечно, не со мной. На прощание все-таки поцеловала. Губы у нее были сухие и совершенно без вкуса.
— Позвони мне, — сказал я. — Как устроишься.
— Конечно, — пообещала она.
Мы могли бы заключить пари: кто кого быстрее забудет.
Осенний костер повторился через неделю. Наша надзирательница придумала доброе дело для будущих преступников. Убрать листья в скверике, а затем сжечь их. Вместе с листьями полагалось предать огню все, что нас тревожит или пугает. В этом кризисном центре работали затейники, я вам скажу.
В сквере собралось шесть подростков. Самому младшему — с каменным лицом вождя семинолов — лет тринадцать. Мы и пары слов друг другу не сказали, потому что все это было строительством Вавилонской башни, честное слово. Неужто наша Щепка думала, что мы найдем общий язык: бритый наголо крепыш со взглядом убийцы соседских кошек, сонный, покачивающийся от ветра альбинос, хлюпающий широким носом неандерталец с такими мощными надбровными дугами, что с них можно было запускать ракеты. Нам выдали метлы, грабли и мешки, и мы поскорее разбрелись как можно дальше друг от друга, будто одинокие кроты по туннелям.
— В пары! Собираемся в пары! — заверещала надзирательница, которой не понравилась наша разобщенность.
Я выбрал единственного нормального на вид парня — спокойного, улыбчивого, с огненно-рыжими вихрами, подошел к нему.
— Тебя за что? — спросил он дружелюбно, выметая из-под кустов волчеягодника прелые до черноты листья и окурки.
— Подрался с одним, — ответил я небрежно.
— О! — с уважением ответил рыжий.
На пару мы чисто вымели дорожку, убрали мусор возле скамеек. Рыжий со вкусом закурил. Щепка ходила по скверу, прижав к плоской груди блокнот. Увидев, что мы освободились, подскочила и, сияя, предложила нам выплеснуть на бумагу все страхи и недовольства, чтобы потом бросить в искупительный огонь.
