Или даже одобрить поступок, который ему чужд и непонятен?
Кристина сидит у кровати дочери и гладит ее по руке.
Какое жалкое это перебинтованное тело под одеялом, — думает Поммер.
— Раз уж это тебе в сердце запало… — начинает он медленно, взвешивая каждое слово, — я дам тебе в приданое телку, она будет хорошей молочной коровой. И у нас с мамой вначале, в свое время, не больше было…
Но дочь начинает плакать. Поммер удивляется и не может ничего сказать.
— Не плачь, — утешает мать. — Все наладится…
Дочь не слушает, плачет еще отчаяннее, подушка и желтая банка с медом все мокрые от слез.
Поммер сердито гладит бороду и выходит в коридор, оставляя Кристину с дочерью одних. В коридоре он останавливается за дверью в палату.
Пройдет, все пройдет!
Из палаты доносится сквозь плач:
— Мамочка… милая мамочка…
Поммер насупливает брови, пытаясь побороть жалость, горечь и смущение.
В эту минуту к нему подходит седоволосый человек среднего роста, любезно улыбается, подбодряюще касается его плеча рукой и входит в палату.
Немного погодя выходит Кристина, глаза ее в слезах.
Сколько воды сегодня пролито, — с тоскою думает Поммер.
— Доктор велел подождать его здесь, — говорит жена.
Поммер достает из кармана очки и надевает их: его вдруг начинает интересовать высокий белый потолок больницы в коридоре. Странно, как удалось вывести эти округлые своды? Вот бы кто-нибудь объяснил, как. Для новой школы такие своды, пожалуй, не нужны, в ней вообще не будет коридора, но кто знает, может, для чего-то еще пригодится знать это, жить еще немало.
Из палаты выходит доктор, такой же спокойный и улыбающийся, как раньше. Одну руку он кладет на плечо Поммера, другую — на плечо Кристины и провожает их к лестнице, ободряя улыбкой.
— Ничего страшного нет, — говорит он. — Опасность миновала, самое тяжелое ваша дочь уже перенесла. — Заметив недоверчиво-вопросительный взгляд Кристины, он спешит объяснить: — То, что она расплакалась, увидев вас, ничего не значит, это мелочь. Может быть, и лучше, что так случилось. Она все время лежала с каким-то каменным, ушедшим в себя взглядом. Возможно, слезы принесли ей облегчение, а это очень нужно для поправки. Теперь самое важное — воля, силы, упорство…
Последние слова врача находят отклик в душе Поммера. Вот, вот, разве это не то же самое, о чем он говорил всегда детям, и своим и ученикам? А если и не говорил, то во всяком случае думал так. Воля всегда на первом месте, затем следует все прочее, совершенно верно.
