Поодаль, между деревьями, виднеется здание с высокими окнами. Улица перед клиникой пуста, лишь какой-то господин, в пенсне и в высокой шапке, входит в парадное. Поммер, подавляя возбуждение, смотрит на деревья, на развалины и на клинику и говорит жене тихонько, доверительно, чтобы не услышали прохожие:
— Ты только не расспрашивай!
У Кристины этого и в мыслях не было. Она стягивает край платка со рта, чтобы муж получше ее расслышал, и отвечает так же тихо и доверительно:
— Не буду. Что мне спрашивать…
Эти слова жены удивительным образом действуют на Поммера, укрепляют его шаткое настроение. Всю долгую холодную дорогу из деревни в город он только и размышлял над тем, как относиться ко всей этой истории, как держаться в присутствии Анны. Его терзали совершенно противоречивые чувства — от гнева до жалости. Потому-то примирительная уравновешенность жены и действует на него успокаивающе.
Когда они, сняв верхнюю одежду, идут в сопровождении сестры милосердия вверх по лестнице, Поммер несет в руках баночку с медом, которую привез в кармане полушубка; он вдруг порывается спросить у жены что-то важное, но тут же спохватывается, замирает — говорить уже поздно, они возле палаты.
Сестра проводит их в палату и выходит, лишь заметив мягко, чтобы они не слишком утомляли больную разговором.
Анна лежит в кровати налево у двери. Ее бледное изможденное лицо наполовину закрыто одеялом. Она, видно, дремала, проснулась от скрипа двери и теперь широко раскрыла свои серые глаза. Безучастная, измученным взором смотрит она на родителей, стоящих у ее кровати, неуклюжих и неподвижных.
Анна протягивает матери из-под одеяла тоненькую руку с синими жилками. Кристина пожимает хрупкие пальцы дочери, так и оставляет их в своей ладони.
Поммер обхватывает запястье дочери, приветствие получается у него неуклюжим и неполным. Учитель пытается исправить дело банкой меда, которую он кладет на подушку рядом со щекой дочери.
Плечики Анны вздрагивают, она пытается улыбнуться; но это так и остается попыткой. Поммер хочет взять банку.
— Пусть лежит, прохладная, — с напряжением произносит Анна.
Поммер пристально смотрит на свою дочь, самую младшую, которая то и дело причиняет ему огорчения. Вот она, маленькая, хрупкая и беспомощная, больная духом и телом. Нетерпенье и любовь довели ее до этого. Слишком горячая кровь и чувствительная душа всему виною.
Что может сказать школьный наставник — осудить ее?
Молчать, будто ничто не касается его?
