Ему не нравится, что мальчишка не ревет как полагается. Что за чертов писк и скулеж? Будто пес, попавший под тележное колесо. Разве не учили его уже две зимы, чтобы произносил он слова ясно и смело? И что за человек, да еще хозяин хутора может вырасти из такого пискли! Нет, это никуда не годится. Это никак не согласуется с убеждениями Поммера. Он знает: ребенок должен кричать. Если затаенная злоба и упрямство останутся внутри, не выльются вместе с криком, то детское сердце ожесточится и все пойдет прахом. А плач — это уже почти примирение, признак того, что упрямство ребенка сломлено.
Он снова поднимает палку.
И вдруг юный Краавмейстер кричит резким, пронзительным голосом. Наконец-то у мальца упрямство вышло наружу, наступил катарсис.
Учитель кладет палку на кафедру, натягивает штаны на исполосованный зад мальчишки и произносит:
— Так! Будешь теперь помнить, что картошку едят, а не мажут ею двери!
Мальчуган хнычет, у него кислое, все в подтеках от слез лицо. Но все же он опять на своих ногах, а не скрюченный лежит на колене у Поммера, а это уже большой шаг вперед.
— Ступай на кухню, умойся! И отчисти дверь.
Тем временем в классе отделяют «овец» от «козлищ».
Кто совсем безголосый или не умеет выводить мотив, те, естественно, «козлища». Им не место на уроке пения; незачем тут торчать зря и гримасничать, такие Поммеру не нужны. Всех мальчишек, у которых душа не певучая, собирают и под водительством Арнольда Кообакене посылают в дровяной сарай, складывать поленья в штабеля. Должна же быть польза и от бездарных.
Кто же они такие — те, что никак не выводят напев?
Разве это так важно?
Двое-трое просто упрямцы, дома их научили, что пение — не мужское дело, и они в жизни не раскроют рта ради пения, хоть убей. Одному батрацкому сыну отец сказал, что в их роду никто не умел петь, зачем же и ему учиться. Первое дело — работа, хлеб насущный, а распевать песни не столь важно. Пусть поют те, кто сыт по горло.
Это, конечно, верно, но кому же тогда петь? Многие ли сыты? И сыты ли все те, кого такими считают? Впрочем, складывать дрова в сарае тоже совсем не плохо. Можно и поозорничать, если пораньше управишься или Арнольд Кообакене чуть отпустит вожжи.
Юный Краавмейстер умывается в кухне учителя и возвращается на свое место. Он-то певец что надо — и останется им, даже если зад весь в рубцах.
Поммер стучит смычком по столу: внимание! Затем он кладет подбородок на скрипку и начинает ее настраивать. Это надо делать очень тщательно, нет ничего хуже, чем фальшивый звук.
