- Нет.
- Ну вот станешь артисткой - узнаешь!…
Жанна, не помня себя, добралась до дворницкого подвала, но ни Зои, ни Миледи там не застала. Встревоженные долгим отсутствием подруги, они помчались в институт и разминулись с Жанной. Впрочем, это было даже к лучшему. Никто не приставал с расспросами, никто не мешал.
Жанна нашла спрятанный в укромном месте ключ и вошла в подвал. Не останавливаясь, она проследовала в отгороженный клеенкой угол, где стояла старая ванна - вся облупившаяся, в ржавых пятнах, - и включила воду. Когда ванна наполнилась, Жанна попробовала рукой воду и легла в ванну не раздеваясь. В правой руке у нее было лезвие бритвы.
Вода была слишком горячей, но это уже не имело значения, как и провал на экзамене и многое-многое другое. Например, переживания о том, что она решительно не нравилась мальчикам. Даже самым замухрышкам. Природа почему-то наградила ее на удивление невыразительной внешностью. Посмотришь - и не запомнишь, потому что - никакая. В ней, как говорится, не было ничего от «поди сюда». И чем старше становилась Жанна, тем сильнее ее это мучило. Шутка сказать - за все школьные годы ее даже в щечку никто не поцеловал.
Постепенно она стала осознавать, каким единственным способом можно взять реванш за годы полного пренебрежения со стороны сильного пола. Она должна стать артисткой. И не просто артисткой, а звездой, по которой умирали бы тысячи поклонников.
Тогда уж то, какая она вне сцены, будет не важно. Звезда для поклонников всегда остается звездой. Неизменно желанной и недоступной. Зачитанная Жанной до дыр книжица про Эдит Пиаф подтверждала это.
Жанна решила любой ценой осуществить свою мечту, граничившую с помешательством. И всякий, кто вставал поперек дороги, становился ее злейшим врагом.
Но теперь и этому приходил конец…
Жанна боялась крови, поэтому она отвернулась и даже зажмурилась перед тем, как полоснуть лезвием по руке…
Год 1976-й. Миледи
Уже через минуту-другую учитель и ученица оказались полураздетыми, торопливо помогая друг другу избавиться от лишнего. Миледи выгнулась дугой, чтобы было легче стянуть колготки.
Боли она почти не ощутила, захлестнутая все усиливающимся незнакомым наслаждением. Они производили столько шума, что было удивительно, как это никто в школьном здании их не услышал и не вломился в класс. Однако пронесло.
Потом Аркадий Михайлович в растерзанном виде сел, как оглушенный, и обхватил руками голову.
- Лапа!… - тихо сказала Миледи и погладила его по плечу. Она будто возвращалась из небытия.
