В железнодорожном вагоне, который мчал нас через всю Германию с запада на восток из Меца * (прим. пер.: столица Лотарингии) в Позен, я проводил долгие часы со своим товарищем, который так быстро успел полюбиться мне. Много смеялись и болтали. Его словами говорил чистый, ясной, волевой дух. Грация мальчика сочеталась в нем с достоинством мужчины, он был совсем молод, и он своей скромной, но в то же время уверенной любовью к жизни чуть не до боли напомнил мне моего младшего брата, который в первые дни сентября погиб во Франции. «Вы перелетная птица, не так ли, Вурхе?» спросил я его, основываясь на моих мыслях и сравнениях, и смотрите-ка, я коснулся тех вещей в жизни, которые он любил больше всего! Весь блеск и все счастье немецкого будущего исходили, по его мнению, из духа странника, и когда я думаю о нем, человеке, который так ясно воплощал в себе этот дух, я не могу не согласиться с ним…
Пара недель подготовки в лагере на Варте ничего не изменили в душе юноши. Он быстро стал сначала унтер-офицером, а затем фельдфебелем и лейтенантом. Он легко справлялся со своими обязанностями, непринужденно и свысока смотря на недовольство и мелочность, характерные для муштры в мирное время. Однажды и у меня сорвалось с языка гневное слово, я уже не помню, кому оно было адресовано и по какому поводу. Тогда он взял мою руку, посмотрел на меня своим заразительно веселым взглядом и процитировал из своей книги Гете:
«Странник, что же ты бранишь
Все на белом свете?
Пыль дорожную и грязь
Пусть развеет ветер!»
На этом тема была закрыта. По утрам в воскресенье мы выбирались на берег Варты и говорили о реках, горах, лесах и облаках…
Наступил май. Мы отправлялись куда-то во второй раз. Но куда? Об этом не знал еще никто из пары сотен новоиспеченных офицеров, даже когда ярко-белые световые конусы от фар наших автомобилей мчались, опережая нас, в направлении Силезского вокзала в Берлине. Будущее было полно тайн и приключений, и из тьмы на востоке, в которую впивались фонари нашего поезда, росла тень Гинденбурга…
Поезд мчался без остановки через эту майскую ночь, словно не желая выдавать никому маршрут и цель путешествия. Только то там, то здесь мимо нас мелькали освещенные вокзальными фонарями щиты с названиями станций. Мы двигались на восток. Тень Гинденбурга росла и росла. Солнцем в голубых небесах прохладное майское утро поднялось над озерами Восточной Пруссии. Наверное, мы едем в Курляндию, а, может быть, в Польшу? Каждый раз, когда мы пытались угадать, Эрнст Вурхе упорно показывал на те части большой карты генерального штаба, которые были закрашены самым темным синим и самым светлым зеленым. Светлый, милый май рисовал страннику манящие картины солнечных озер, тенистых лесов и мокрых от росы лугов.
