– Идем, покажешь, где это было, – приказала она, и ее спутницам осталось только подчиниться.
Значит, ничего еще не кончилось, и все расчеты на то, что, добыв пуговицу, эта шайка отвяжется от Евгения, были безосновательными. Отрадно знать, что он жив, но опасность, нависшая над его головой, никуда не делась! Вероятно, считают, что летчик все равно опасен, раз видел пуговицу и держал ее в руках. Оставалась жалкая надежда, что удастся напасть на его с Зинаидой след и настигнуть их, пока не случилось непоправимое, – и Лиза этот шанс не собиралась упускать.
Впрочем, она сама бы не могла сказать, в какой мере ею движет это стремление, а в какой – желание узнать, чего ради Левандовский опять с негодяйкой Шахматовой шуры-муры заводит. Почему, оказавшись в Ялте, не позаботился найти ее саму, Лизу? Ведь это было совсем несложно – зашел бы в «Ореанду», его любой рассыльный тут же бы просветил. Может, и нечего из-за него переживать, а она после съемок у Тичкока навыдумывала бог знает чего, вообразила нового знакомца одиноким волком, которому нужна помощь доброй женщины, а на самом деле вовсе он этой помощи не заслуживает? Может, снова она раньше времени понадеялась, что на этот-то раз все сложится, и никак не желает признавать, что опять жестоко обманулась? Но, продолжая идти дальше, Лиза внушала себе, что старается вовсе не ради летчика, а ради себя самой: ну и пусть он не стоит того, чтобы его спасали, – все равно она докажет свое бескорыстие.
Южный день подходил к концу. Публика, сгоняемая с пляжей порывами прохладного ветра, перемещалась под тенты ресторанов и кафе. В этот предвечерний час, когда жара отступает, ненадолго оставляя в покое измученное зноем побережье, а дневное светило готовится нырнуть за горы, его косые лучи легко скользят над водной синевой и набрасывают на пейзаж едва заметный акварельный налет, превращая мир в эфемерное подобие земного рая. Но на сей раз в атмосфере на ялтинской набережной, по которой Лиза вела подруг, витало нечто иное.
Причиной тому, вероятно, было повисшее над морем огромное облако, похожее на растрепанные космы белокурой валькирии. Озаренное закатным солнцем, оно само наливалось изнутри огненным сиянием, которое ложилось на морской простор зловещими оранжевыми пятнами. Море с каким-то свирепым ожесточением набрасывалось на опустевший берег, обрушивая на россыпь белой гальки разлохмаченные гривы волн. И, лишь отвернувшись от моря, можно было ощутить безмятежность, навеваемую посиневшими склонами горной чаши. По ее острому гребню курились маленькие белые клецки облачков, похожие на кустистые седые брови, а ниже золотилось разбросанное по амфитеатру скопление дворцов и лачуг, ненадолго явившееся взору во всей красе перед тем, как пропасть в стирающем краски сером сумраке.
