Так что дело толклось на месте, следователь даже не сумел выяснить, где провела Наталья ночь перед роковым выстрелом.
Как раз в это время из Казани в Петербург был переведен А.Ф. Кони. Этот еще молодой в то время прокурор пытался каким-то образом продвинуть вперед следствие. В частности, он указал дознанию на судебно-медицинский протокол, сделанный на месте происшествия полицейским врачом. В нем указывалось, что половые органы Натальи находились в состоянии болезненного воспаления. Местами ткани даже омертвели. Кони сделал вывод: «Ясно, что девушка сделалась жертвою нескольких человек, лишивших ее невинности и обладавших ею последовательно много раз».
Но, вопреки логике событий, на теле девушки не обнаружили каких-либо признаков насилия.
На некоторое время следствие оживилось, было выдвинуто несколько версий, но преступников так и не обнаружили.
* * *
Впрочем, появился нежданно-негаданно шанс распутать эту загадочную историю. Случилось это во время допроса Пал Палыча. Доктор начал возмущаться:
— Какое безнравственное преступление! Удивительно, что такое возможно в век всеобщего прогресса!
Кони в тон сказал:
— Действительно, позорное преступление! Но мы его давно бы раскрыли, если бы вы, профессор, поведали нам историю, которую Наталья доверила вам сразу после несчастного выстрела. Итак?..
Развалившись в глубоком кресле, попыхивая дорогой сигарой (приобретенной на гонорар за очередную «манипуляцию»?), доктор задумчиво пожевал губами и нерешительно произнес:
— Да… конечно, мне Наталья все рассказала. Это еще страшней, чем вы думаете. Но вам помогать я, пожалуй, не стану.
— Почему так?
— Пользы от этой правды нет. Наталью все равно не вернешь, а мне говорить невыгодно и… неудобно. Ведь я воспитатель подрастающего поколения, так сказать, духовный учитель, а здесь, поверьте мне на слово, много такого, о чем полезней промолчать.
Кони, с трудом подавляя в себе раздражение, тихо произнес:
— А как же голос совести? Неужели он навсегда заглох в вас? Ведь ваше умолчание безнравственно и постыдно.
Большое сытое лицо доктора насупилось еще больше, он выпустил дым едва ли не в лицо прокурору и с нагловатой интонацией процедил:
— Боже мой, какие страшные слова: «нравственно», «безнравственно»! И совесть, и нравственность — понятия гуттаперчевые, растяжимые. Вы, господин прокурор, человек совсем молодой и не знаете жизни. На свете есть понятия куда более рациональные, чем выдуманная попами «совесть»: это целесообразность и возможность. Так вот, возможность рассказать эту историю у меня есть, а целесообразности нет.
