— Целлулоид?
— Ну да, чтобы побыстрее жечь бумаги. Ах, должно быть, Руди засунул его в рубашки.
— Сколько вы возите с собой всякой дряни.
— Теперь нам надо оборудовать темную комнату.
— У меня нет темной комнаты.
— В наше время их нет ни у кого. Я была к этому готова. Вот шторы и красный фонарь. Ну, и, конечно, микроскоп.
— Зачем нам микроскоп?
— Для микрофотографии. Видите ли, если случится что-нибудь действительно срочное, о чем нельзя будет сообщить в телеграмме, а Лондон ждет от нас непосредственных донесений, минуя Кингстон, — это сэкономит время. Микрофотографию можно послать обыкновенным письмом. Вы приклеиваете ее вместо точки, а там письмо держат в воде, пока точка не отклеится. Вы ведь, наверно, пишете домой? Деловые письма посылаете?
— Деловые письма я посылаю в Нью-Йорк.
— А друзьям или родственникам?
— За последние десять лет я как-то ото всех оторвался. Кроме сестры. Впрочем, к рождеству я посылаю поздравительные открытки.
— А если нам некогда будет ждать рождества?
— Иногда я посылаю марки маленькому племяннику.
— Вот-вот, как раз то, что надо! Можно наклеить микрофотографию на оборотную сторону одной из марок.
Руди поднимался по лестнице, сгибаясь под тяжестью складной кровати, и картина на этот раз была добита окончательно. Беатриса и Уормолд вышли в соседнюю комнату, чтобы освободить ему место; они уселись на кровать Уормолда. Послышался стук и лязг, потом что-то разбилось.
— Руди у нас такой неуклюжий, — сказала Беатриса. Окинув взглядом комнату, она добавила: — Ни одной фотографии. Никаких следов личной жизни.
— Да, мне в этом смысле нечем похвастать. У меня вот только Милли. И доктор Гассельбахер.
— Лондон не одобряет доктора Гассельбахера.
— А ну его к черту, ваш Лондон, — отозвался Уормолд. Ему вдруг захотелось рассказать ей о разгроме, учиненном в квартире доктора Гассельбахера, и о конце его бесплодных опытов. Он сказал: — Такие люди, как ваши дружки в Лондоне… Простите. Вы ведь одна из них.
— И вы тоже.
— Да, конечно. И я тоже.
Руди крикнул из соседней комнаты:
— Готово!
— Мне бы хотелось, чтобы вы не были одной из них, — сказал Уормолд.
— Жить-то ведь надо.
— Это не настоящая жизнь. Все это шпионство… Шпионить за кем? Тайные агенты раскрывают то, что и так знают все на свете…
— Или просто все выдумывают, — сказала она.
Он запнулся, а она продолжала невозмутимо:
— Мало ли у кого жизнь не настоящая. Изобретать новую мыльницу из пластмассы, сочинять тупые шутки для эстрады, писать стишки для рекламы, быть членом парламента, ораторствовать на конференциях ЮНЕСКО… Но деньги за все это платят настоящие. И то, что бывает после работы, тоже настоящее. Вот, например, ваша дочь и ее день рождения — они настоящие.
