Фашисты бомбили Сталинград, доставалось и строителям — ребята ежились в траншеях, когда бомбы со свистом неслись к земле, встающей на дыбы.
Как-то на рассвете они услышали гром канонады. Поднимая тучи пыли, по степи мчались военные грузовики. За ними — подводы. Ездовые гнали коней во весь опор.
Низко над степью пронеслись черные самолеты.
— Ложись! — раздался хриплый крик, и все попадали на дно окопов.
Снова рвущий душу вой, треск, вопли…
Когда Димка, отплевываясь, поднялся, он увидел в степи среди частых снарядных разрывов бегущих красноармейцев. Из балки вывернулась «эмка». На большой скорости, увертываясь от снарядов, проскочила она зону обстрела и подкатила к траншеям. Командир в пропыленной потной гимнастерке выскочил из машины.
— Почему здесь люди? Уходить немедленно!
Инженер, руководивший работами, пытался что-то возразить, но командир устало махнул рукой:
— Отходят наши, понимаешь? Отходят!
Он указал на редкую цепь красноармейцев, откатывающихся к недостроенному рубежу.
Вражеские артиллеристы перенесли огонь. Дымные вихри разрывов встали впереди траншей. Женщины бросились врассыпную.
Мишка поспешно натягивал на плечи тощий свой рюкзачишко. А Васька, переждав артналет, подошел к командиру и мальчишеским, тоненьким голоском сказал:
— А нам можно с вами, а?
Красноармейцы, подбегая, прыгали в окопы, жадно глотали воздух черными, широко раскрытыми ртами. Девушки-санитарки тащили раненых. Группа бойцов суетилась возле маленькой пушки.
— Чего тебе? — нетерпеливо спросил командир.
— С вами, — повторил Васька, и Димка тоже подошел к нему, стараясь пошире расправить свои совсем не богатырские плечи.
В глазах командира, красных и воспаленных, засветилась добрая искорка и погасла.
— Нельзя, хлопцы, не положено. Не подлежите вы призыву. По возрасту. — И вдруг рассердился: — А ну марш по домам, огольцы!
Ребята сыпанули к городу. За их спиной звонко ударила пушка.
В пустом доме тишина. Димка вспомнил, как радостно встречал его Рекс, и поморщился, словно от боли. Пошарил в шкафу, нашел корку хлеба, луковицу, очистил, захрустел. И тут только увидел на полу чемодан и записку на нем. Размашистый почерк матери: «Никуда не уходить! Ждать меня!» Раньше ее записки начинались не так. Она волновалась за сына, спрашивала о здоровье, писала, где и что покушать, сообщала, когда будет дома. Теперь же ни единого лишнего слова, точный, ясный приказ. И, глядя на чемодан, Димка понял: они оставляют этот дом и этот город.
