— След! Рекс, след!
Рекс рванулся вперед, Димка побежал за ним. Лейтенант Евдокимов, быстро взглянув на бледную Юльку, стоящую у стены в каком-то отупении, крикнул:
— Постой-ка!
И, нащупывая рукоятку пистолета, пустился догонять мальчишку — раны, плохо еще зажившие, мешали бежать.
За высокой насыпью железной дороги раздался выстрел, потом другой. Евдокимов, стиснув зубы, рванулся изо всех сил…
У бетонной стены, за которой затихал гул удаляющегося состава, стоял на коленях Димка. Перед ним лежал мертвый Рекс. Димка гладил его большую красивую голову и плакал. Открытые глаза собаки уже начали стекленеть.
— Где? — задыхаясь, спросил Евдокимов.
Димка, размазывая по лицу грязь, указал на стену.
— На платформу прыгнул… Ушел… А Рекса в упор… Прямо в голову…
…Рекса хоронили во дворе, под Димкиными окнами. Димка с упрямым ожесточением долбил твердую, ссохшуюся землю, ничего не замечая вокруг. Слез у него не было, душа закаменела, как и эта земля, в которую он яростно вгрызался лопатой. Мишка все суетился, все норовил выхватить лопату из его рук, но Димка отмахивался, нахмурив брови.
Молчун Васька посмотрел-посмотрел да и отнял инструмент у Димки, а когда тот потянулся было за лопатой, рассудительно сказал:
— Мозоли вон… Руки береги, еще пригодятся.
Васька думал о будущих трудных днях и готовился к ним. Он и могилу выкопал не глубже положенной, чтобы даром не расходовать силы — таков уж Васька, железный человек.
Когда яма была готова, Димка опустился на колени и, обхватив руками голову Рекса, долго стоял так, что-то беззвучно нашептывая.
После Димки с Рексом простились Мишка и Васька. Потом труп верного пса завернули в простыню и опустили в могилу. Глухой стук земляных комьев болью отозвался в Димкином сердце. На глазах чувствительного Мишки стояли слезы, Васька был суров и насуплен.
— А ты, это, поплачь, — тихо сказала Юлька, все время стоящая в сторонке. — Поплачь, Димка, полегчает.
Димка туманным взором повел в ее сторону: та же кофтенка, тот же пук волос на голове, кое-как скрепленный шпильками.
— Люди вон окопы роют, — сказал ей Мишка, и Юлькины глаза стали злыми, как всегда.
Она тонким голосом зачастила:
— Ты ж знаешь, больная я! Болезнь моя внутренняя, опасная!
— Алкогольная, — хмыкнул Мишка.
— Сам дурак! — отрезала Юлька и ушла от греха.
Ребята посмотрели на Димку. Ни растерянности, ни тоски на лице его, губы твердо сжаты, брови сведены.
Во двор вошел лейтенант Евдокимов. Взглянул на свежий холмик, на ребят, все понял и вздохнул. Потом тихо сказал Димке, вопросительно поднявшему глаза:
