— Джо, пожалуйста, давай обойдемся без сцен? — умоляюще шепчет Агата. — Я просто не хочу тебя обманывать.
— И ты веришь? Ему? — рычит Миллер, а под его пальцами рвется страница книги. Генрих откусывает от круассана практически половину, впиваясь зубами в мягкое тесто и заполняя рот шоколадной начинкой. Иных способов отключить свое восприятие он не знает, только этот. Это практически вкусовое затмение, вкусовые ощущения заполоняют все, заслоняют от звуков, от внешнего мира. Генрих приходит в себя лишь секунд через семьдесят и первое, что он видит — это разъяренную Агату, шагающую к нему, и Миллера, который стоит у своего стола как деревянный истукан и держится за щеку.
— Пошли, — выдыхает Агата, подлетая к столу. Спорить не хочется, по напуганной роже Миллера видно, что его торопливо нагоняет раскаяние, и как бы парниша не побежал умолять о прощении прямо сейчас, и как бы Агата не простила его сгоряча. Пусть позлится всласть, позже будет меньше рассматривать Миллера как вариант.
— Ты хотела поесть, — напоминает Генрих, залпом выпивая чай и забирая с тарелки остаток круассана.
— Обойдусь печеньем, — бурчит Агата. Она выглядит сбитой с толку, нахохлившейся. Что-то ей все-таки сказал Миллер, из-за чего она сейчас выглядит такой растерянной.
У общежития она тормозит, а затем взлетает, но не на семнадцатый этаж, нет, она летит на самую крышу, а он летит вслед за ней. Лишь там, оказавшись на самом верху здания, Агата останавливается, уставляется в небо.
— Это правда? — произносит она.
— Что? — уточняет Генрих, даже не притворяясь.
— Ты же все слышал, я видела, что ты смеялся! — сердито восклицает Агата, и кажется, сейчас он впервые видит её твердую сторону.
— Я не слышал, почему ты заехала Миллеру по роже, — Генрих пожал плечами, — устроил себе шоколадное затмение.
— Почему? — кажется, в её лице он впервые видит недоверчивость. Что такого сказал ей Миллер. Чем внезапно вызвал сомнения? Поразительный у Миллера талант — её подобные чувства во время молитвы не одолевали.
— Это ваше… Личное, — нехотя поясняет Генрих. — Мне было интересно, но в личное я не полезу, пока ты не разрешишь.
— Странно звучит от тебя, при том, что я для тебя эмоционально практически голая.
— Отличная метафора, — губы сами разъезжаются в улыбке, а Агата недовольно заливается краской.
— Правда, что ты со мной, просто потому что удовлетворение похоти частично утоляет греховный голод? — Агата тыкает демону в грудь пальцем, а Генрих молчит, пытаясь подобрать слова. Вот ведь… Миллер. Из всех возможных правд он резанул именно эту, самую неприятную.
