— Противно! Я стал ловить себя на мысли, что и думаю по-ихнему.
Так получилось, что Блинову нужно было снова миновать злополучный перекресток, и то, что он увидел, повергло его сначала в изумление, а потом Миша глубоко задумался. А увидел он, как инспектор, промокая губы платком, вылазил из «Москвича».
«Интересно, какой это стакан по счету? — прикинул Миша. — Допустим, третий, это как минимум. Но ведь от трех стаканов коньяка ему в самый раз танцевать лезгинку на перекрестке, а он как огурчик».
Какая-то хитроумная тайна скрывалась за всем этим. Миша, как торговый работник, не мог в силу своего служебного положения допустить, чтобы какая-то афера осталась неразгаданной. Иначе прогресса в его работе не будет. Так сказать, духа времени. Миша извинился перед Элей, не поленился заехать во двор кафе и занять позицию наблюдателя у стойки буфета. Минут через пять в кафе появился испуганный счастливец.
— Двести коньяка, — сказал он. — И шоколадку. Не возражаете, если я со стаканом отличусь на минутку?
— Пожалуйста, — милостиво согласилась буфетчица. За стакан десять копеек. А всего семь тридцать.
Стакан уплыл за двери кафе, а Мише понадобилось всего три-четыре минуты, чтобы уточнить нижеследующее. Первое: буфетчица наливала в стакан не коньяк, а крепкий чай. Второе: буфетчица единственная и законная жена инспектора ГАИ…
Не в правилах Блинова было делиться чужими производственными секретами, но на этот раз он все рассказал Эле, и они нахохотались до икоты. А как известно, совместные радости… сближают. Так что в ресторан они приехали почти как молодожены.
За столом собралась знакомая компания. Степа Академик, научный руководитель Аполлинарий Модестович, оппонент Юрий Михайлович, старичок-экзаменатор товарищ Букин и Миша Блинов с Элей. Когда Миша представил Элю, Букин нежно сказал:
— Точь-в-точь как моя третья жена. Копия.
— А где она сейчас? — тактично поинтересовался Миша, написав вопрос на салфетке.
— Тоже утонула, — горестно вздохнул товарищ Букин.
Тут подошли два официанта и аккуратнейшим образом расставили на столе холодную закуску и спиртное.
— Е-мое, — не удержался Юрий Михайлович и налил коньяк в фужер.
Степа Академик холодно посмотрел на сотрапезника, и тот, правда, с неохотой, отмеряя дозы пальцем, разлил фужер по рюмкам.
— Слово Аполлинарию Модестовичу, — объявил Степа Академик.
Аполлинарий Модестович был краток. Он сказал:
— Разрешите наше собрание считать… откупоренным. Гм… Простите, где же мысль? Ага! Так вот, наше собрание считаю открытым и первый тост предлагаю поднять за товарища Букина. До дна!
