Герман в свои двадцать с небольшим держался солидно и поражал зрелостью взглядов на литературу. Наши ночные бдения на канале Грибоедова часто прерывались тем, что он подходил к книжной полке, брал наугад любой из томов Толстого или Чехова и с восхищением читал из "Войны и мира", "Смерти Ивана Ильича", "Попрыгуньи", "Дамы с собачкой"...
Берггольц, конечно, понимала, что такое Чехов и Толстой, но была полна комсомольского, кумачового задора, помноженного еще на рапповские железные лозунги создания Магнитостроя литературы, призыва ударников, одемьянивания поэзии (один из руководителей РАПП в свое время остроумно оговаривался, что одемьянивание не означает обеднения, но никакие оговорки, разумеется, не меняли сути дела). Что греха таить, эти лозунги еще не потеряли тогда смысл и для меня.
Вполне соглашаясь, что Герман чертовски, дьявольски талантлив, Ольга тем не менее твердила:
— Конечно, "Вступление" — прекрасная книга, но все-таки это книга попутчика, а не пролетарского писателя. Вечная проблема — принимать или не принимать строительство социализма. Да эта проблема уже давно решена! Ее решали и Федин, и Леонов, и Сельвинский, и Олеша. Молодым писателям нужно быть ближе к жизни, к тому, что каждый день совершается на фабриках и заводах, в совхозах и колхозах.
Она была не из тех, кто думает одно, а говорит другое. Свои мысли она высказывала Герману в лицо. А он яростно защищался и, в свою очередь, переходил в атаку, обвиняя Ольгу в упрощенчестве, рапповском схематизме, профанации искусства. Ярость, с которой он оборонялся, объяснялась еще и тем, что именно тогда в "Литературной газете" была напечатана статья, озаглавленная "Вступление попутчика". "Преодолеть ошибки своего мировоззрения, — говорилось в этой статье,— нечеткость своего политического мышления — наследие идейного и литературного прошлого автора — задача, к разрешению которой он должен подойти на очередном этапе своего творческого пути". Автор, видимо, полагал, что имеет дело с пожилым и опытным писателем-попутчиком, чье мировоззрение отягощено "наследием идейного и литературного прошлого"...
Когда нa каком-нибудь писательском собрании слово предоставлялось Берггольц и она шла на трибуну, поправляя свою золотистую прядку, Герман шептал мне на ухо:
— Сейчас опять обзовет меня попутчиком. Или начнет выдавать про успехи нашей промышленности. Неужели кто-то всерьез думает, что это и есть знание жизни? Это же просто цитаты, надерганные из газетных передовиц!
