Известный ленинградский радиожурналист Л. Маграчев только что побывал в бывшей "слезе социализма" — на улице Рубинштейна, семь. Оказалось, что по этому адресу до сих пор продолжают приходить письма на имя Ольги Федоровны Берггольц. Одно из них он тут же вручил Ольге. Потом включил старую магнитофонную запись. Мы услышали глухой, донесшийся из самых недр блокады голос Ольги, читавшей свои знаменитые строки: "Ленинград в декабре, Ленинград в декабре! О, как ставенки стонут на темной заре..."
Когда пленка кончилась, Антокольский со слезами на глазах вскочил со своего места и энергичным жестом поднял зал. Все встали. Раздалась громовая овация.
В заключение выступила Ольга.
— Сегодня я должна поклониться моим учителям — Маршаку, Чуковскому, Ахматовой и, конечно, Горькому. Горький учил меня требовательности к себе, Ахматова — мужеству. Многому я научилась у Пастернака. На сегодняшнем празднике нет моих дорогих друзей Корнилова, Германа, Шварца, Зощенко. Низко кланяюсь им. С Германом мы очень много спорили и очень дружили...
Поминая добром одного из своих ушедших дорогих друзей — Германа, Ольга и здесь не могла не вспомнить, как много спорила с ним (ведь и в стихотворении "Когда я в мертвом городе искала..." тоже есть строка: "Я знала все! Уже ни слов, ни споров...").
Заканчивая выступление, Ольга прочитала несколько стихотворений: "Борису Корнилову" ("О да, я иная, совсем уж иная!", "Перебирая в памяти былое... "), "Михаилу Светлову" ("Девочка за Невскою заставой..."), "Стихи о херсонесской подкове".
Почему она выбрала именно эти стихи?
Глубокой, неизбывной грустью прозвучали последние строки "Стихов о херсонесской подкове":
Дойду до края жизни, до обрыва, и возвращусь опять.
И снова буду жить.
А так, как вы,— счастливой
Мне не бывать.
Я мною раз бывал на юбилеях, но такой искренности, такой нежной и благодарной любви к юбиляру, такого единомыслия и единочувствия с ним, пожалуй, никогда не наблюдал. Всю так называемую торжественную часть — на этот раз она была вовсе не торжественная, а глубоко человечная и трогательная в самом лучшем смысле слова — я просидел с мокрыми глазами.
На банкете Ольга разместила нас с Гринбергом, как самых старых друзей, ошую и одесную.
Когда пришла моя очередь выступить, я сказал:
— Собравшиеся здесь друзья Ольги Федоровны были ее верными спутниками на том или ином этапе жизни. Одни до войны, другие — таких, видимо, особенно много — в дни блокады, третьи — в послевоенные годы. Все они могут многое рассказать о прожитом совместно. Но кто из присутствующих может рассказать, как Ольгу Федоровну вместе с ним исключали из Союза писателей и совместно восстанавливали?<ю
