Я остался один в ее большой, новой, хорошо обставленной квартире, бродил из комнаты в комнату, перебирал книги (у Ольги никогда не было такой библиотеки, но значительную ее часть теперь составляли книги Макагоненко), листал читательские письма. Они в беспорядке лежали на столе, на стульях, на подоконниках, на вешалке.
То и дело звонил телефон. Незнакомые мужские, женские и даже детские голоса настойчиво стребовали Ольгу Федоровну, хотели точно знать, куда она ушла — не в Союз ли писателей, не на радио ли, не в редакцию ли "Ленинградской правды" — и когда должна вернуться. Особенно настойчиво звонил молодой мужской голос с характерными армейскими интонациями. Я готов был поручиться, что он принадлежал младшему лейтенанту, самое большее лейтенанту.
— Ольга Федоровна еще не прибыла?
— Еще нет.
— Разрешите позвонить через десять минут?
— Пожалуйста.
Ровно через десять минут:
— Ольгу Федоровну.
— Еще не пришла.
— Просим прощения, а вы кто будете? Ее супруг?
— Нет, не супруг. Старый знакомый.
— Товарищ старый знакомый, а вы не в курсе, какой у нее сегодня распорядок дня?
— К сожалению, не в курсе.
— Ах ты мать честная! — Пауза. — Разрешите обратиться к вам с просьбой.
— Пожалуйста.
— Доложите Ольге Федоровне, что сегодня в восемнадцать ноль-ноль у нее выступление в воинской части номер...
Отвечая на телофонные звонки, я вновь и вновь думал о том, как изменилась Ольга, какое чудо произошло в ее жизни за четыре года войны. Отныне она неотделима от Ленишрада, как Исаакиевский собор, как Медный всадник, как Летний сад...
Наконец Ольга вернулась. Я немедленно доложил ей, что сегодня в восемнадцать ноль-ноль и т. д.
— Да что ты говоришь? — с досадой воскликнула Ольга.— Я же их предупредила, что сегодня не смогу. Ну да ладно, как-нибудь выкручусь.
Для храбрости мы опрокинули по рюмке водки и поехали в Союз писателей.
Прокофьев принял меня ласково (в рапповские времена я не раз атаковал его и, в свою очередь, был объектом его резких нападок, в том числе и в стихах, но во время войны он ко мне заметно переменился). Я рассказал, зачем приехал. Ольга хотела было произнести монолог в мою поддержку, но Прокофьев мягко остановил ее:
— Не надо, Ольга Федоровна, все ясно. Сейчас попробую позвонить одному товарищу.
Звонить он стал по вертушке. Меня это, не скрою, обнадежило. Но далее произошло нечто совершенно неожиданное.
— Дмитрий Иванович,— сказал Прокофьев в трубку,— говорит Прокофьев Александр Андреев сын. Как живы, здоровы? — Пауза.— Дмитрий Иванович, я к вам с покорнейшей просьбой. У меня в кабинете сидит некто Левин Лев Ильич, член Союза писателей, наш старый товарищ. Всю войну был на фронте, служил минометчиком, потом военным журналистом. Недавно их редакцию расформировали. Сейчас они стоят в Раквере, но, говорят, их перебрасывают на Дальний Восток. Вот он и просит...
