Роман Прокопьевич неожиданно поддался — промычал, прогудел:
— Люочка, не ауйся… Люочка, сотри у еня…
Она снова откинулась как в кресле, раскатила быстренький, бисерный хохоток. Коротко посмеялась Анисья Васильевна — обдала мимоходом почти беззвучным смехом.
Васек давно уже стоял рядом с отцом и тяжело, ревниво сопел. Когда Любочка отсмеялась, сказал, едва сдерживая слезы и набычившись:
— Слезай давай. Это мой папа.
Любочка привстала на коленки, обняла Романа Прокопьевича за шею.
— Вот и нет! Вот и нет! Это мой папа.
Васек дернул ее за подол, заколотил по спине кулаками:
— Слезай, слезай! Не было тебя и не надо, — разревелся, ногами затопал.
Из кухни выскочила Анисья Васильевна:
— Что такое?
Любочка выскользнула, вывернулась из рук Романа Прокопьевича, кинулась к матери:
— И мама моя, и папа мой. А ты — Васька-карась, по деревьям не лазь, — припомнила Любочка уличную кличку Васька.
Он ровно и громко затянул открытым ртом: а-а-а…
Роман Прокопьевич поддал ему:
— Ну-ка, перестань! Тоже мне мужик.
Анисья Васильевна подхватила Васька на руки, прижала:
— И ты мой. Пореви, пореви. Ой как обидели-то!
Теперь тоненько, противненько завела Любочка.
— Ох ты, господи. — Анисья Васильевна присела, прижала и ее. — Давайте в две дуды. Вот весело как стало! Ну, ну, ревун да хныкалка — куда я с вами денусь?
Любочка справилась первой, оттолкнула материну руку и сама стала гладить Васька, дуть ему на макушку.
— Васек, Васечек. Ну ладно, ну хватит, — завздыхала, то ли передразнивая мать, то ли всерьез.
В воскресенье за столом с пирогами, за самоваром собралось, по словам Анисьи Васильевны, новоселье. Возле самовара сидели взрослые: взволнованно-румяная Анисья Васильевна в жаровой кофточке с отложным воротником; потный, осоловевший от чая Роман Прокопьевич в новой жесткой, белой рубахе и Веня, в своем школьном, мышином костюмчике, с тонкой, тревожно выпрямленной шеей и потупленно-замеревшими глазами. Сидели молча, вроде бы сосредоточившись на застольных шалостях Любочки и Васька. Они тараторили, смеялись, кричали — куролесили кто во что горазд и, вконец разойдясь, принялись строить другу другу рожи. Любочка, сморщив нос и губы, вытаращив глазенки, трясла головой, потом спрашивала: «А так умеешь?» Васек, сглатывая восторженную нетерпеливую слюну, кивал и тут же косоротился. Любочка хохотала: «Умеешь, умеешь. А вот так можешь?»
Анисья Васильевна зажала уши.
— Уймитесь. Ох и глупомордики. Лопнете сейчас, на кусочки разлетитесь. Ой, страх, ой, ужас! Васек! Не пугай ты меня!
